Викентий Вересаев - Пушкин в жизни. Спутники Пушкина

Бескрайние воронежские степи. На лихом донском коне скачет парень в барашковой шапке, в чекмене, затянутом ременным поясом с серебряными украшениями; настоящий джигит: не задумываясь, перемахивает через овраги, через плетни; на всем скаку захватит с дороги горсть пыли и швырнет в проходящую молодку. На степи отгуливаются купленные весной гурты волов, ватаги овец. Парень наблюдает за пастухами, по-хозяйски покрикивает на них. Вечером заедет в деревню, – бойкий на слово, веселый. Ходит в хороводе, пляшет и поет, балуется с девками. Везде, где появится, – смех и веселье. Мастер и кутнуть с мужиками. Ночью тихонько крадется к хате молодой вдовы или солдатской жены. В этом ухаре-парне столичные друзья с трудом узнали бы застенчивого, торопливо кашляющего в руку Кольцова. И уж совсем бы не поверили глазам, увидев его за торговыми его делами. Он продает в городе кожи, сало, дрова, закупает у крестьян скот, сговаривается на аренду пастбищ, торгуется за рощу на сруб. С ним держи ухо востро. Клянется, божится, выхваляет продаваемый товар, всячески хает покупаемый. Он хорошо усвоил все основы купеческой премудрости: «не обманешь, – не продашь», «на то и щука в море, чтоб карась не дремал». Особенно разгорается в нем душа, когда перед ним человек неопытный, – тут он уж прямо за честь почитает надуть его самым бессовестным образом. О своих торговых проделках Кольцов с ухарством рассказывал даже столичным своим друзьям, – как ловко он надувает имеющих с ним дело простаков.

– Уж если торгуешь, все норовишь похитрее дело обделать: руки чешутся.

Белинский с горестным изумлением спрашивал:

– Ну, а если бы вы, Алексей Васильевич, с нами имели дело, – и нас бы надули?

– И вас. Ей-богу, надул бы. Может быть, и вдвое потом бы назад отдал, а не утерпел бы. Надул-с!

Торговал Кольцов не от себя. Он состоял при отце Василии Петровиче – старом, матером волке, искушенном во всех тонкостях старозаветного русского торгашества. Василий Петрович скупал и откармливал скот, покупал на сруб леса, торговал кожей, овчиной, шерстью, дровами. Окладистая русая борода, подстрижен в скобку. Был он старик умный, суровый и властный, противоречий не терпел, для своих целей не останавливался перед самыми крутыми мерами. Лет семнадцати Кольцов-сын полюбил хорошенькую девушку Дуняшу, вступил с ней в связь, она от него, кажется, забеременела. Девушка была крепостной его отца. Кольцовы были мещане, владеть крепостными не имели права; но запрещение это можно было обходить очень легко: записывали людей на имя знакомого помещика либо фиктивно «нанимали» их у него. Кольцов хотел жениться на Дуняше. Отец отослал его из города по торговым делам и, в отсутствие сына, продал девушку в донскую казачью станицу. Сын был так этим потрясен, что заболел. Оправившись, кинулся на Дон отыскивать Дуняшу, но все поиски были тщетны. Василий Петрович умел хорошо делать дела.

Кольцов вполне зависел от отца. Он был сметлив, практичен, отец постепенно передал ему все дела, но держал сына в ежовых рукавицах, требовал строгой отчетности; собственных денег у Кольцова никогда не было; любой приказчик по найму был независимее и богаче этого хозяйского сына. По поручению Кольцову случалось ездить в столицы – продавать гурты скота, хлопотать по судебным делам, которых у старика было несчетное количество, особенно с крестьянами по аренде земель. Тут в первый раз старик почувствовал, что пустяковые стишки, которые кропал чудак-сын, дело не безвыгодное. Стишки доставили сыну знакомство с сановными особами, очень полезными при ведении судебных дел. По просьбе сына, Жуковский, князь Вяземский, князь Одоевский писали письма воронежским властям и в судебные инстанции и тем много способствовали удачному исходу целого ряда кольцовских процессов. Однако процессов этих было так много, просить покровителей приходилось так часто, что даже благодушный Жуковский наконец стал принимать Кольцова холодно и избегать с ним встреч.

Поездки в столицы были для Кольцова светлыми, освежающими дух полосами в темной, обывательской жизни, какую ему приходилось вести в Воронеже. В эти-то поездки он и виделся со своими учеными друзьями, посещал литераторские сборища. В 1836 г. познакомился с Пушкиным. Узнав о приезде Кольцова, Пушкин просил его к себе. Хлопоты по делам отца и застенчивость мешали Кольцову отозваться на приглашение. Получив второе приглашение, Кольцов набрался смелости и пошел. Вид Пушкина его поразил: худой, черный, со впалыми глазами и с всклокоченными волосами, он работал в своем кабинете. Множество книг и горы рукописей лежали перед ним. Кольцов назвал свое имя. Пушкин крепко пожал его руку и сказал:

– Здравствуй, любезный друг, я давно желал тебя видеть.

«В обхождении Пушкина, – рассказывает Анненков, – была какая-то удивительная простота, выпрямлявшая человека и с первого раза установлявшая самые благородные отношения между собеседниками. Кольцов был поражен дружелюбною откровенностью приема, сделанного ему Пушкиным. С робостью явился он к знаменитому поэту и не встретил ни тени величавого благоволения, ни тени покровительственного тона». Кольцов просидел у Пушкина довольно долго и потом был еще несколько раз. Он вручил Пушкину для его «Современника» кипу тетрадок со стихами. Из них в «Современнике» появился только «Урожай». По словам Краевского, Пушкин заметил, что не все стихи Кольцова можно печатать, и при этом высказался о нем как о «человеке с большим талантом, с широким кругозором, но бедном образованием, отчего эта ширь рассыпается более во фразы».

Через год Пушкин погиб. В известном стихотворении «Лес», посвященном его памяти, Кольцов писал:

Жить Кольцову в Воронеже становилось все тяжелее. После широкой литературной и художественной столичной жизни вялая жизнь глухого городка мало удовлетворяла. Торговля становилась все противнее. «Нет голоса в душе быть купцом». «Мне скучно жить в Воронеже, – писал Кольцов Белинскому, – живу-страдаю, – людей нет, одиночество, жутко, дела грязны и время берут почти все сутки… Тесен мой круг, грязен мой мир; горько жить мне в нем. И я не знаю, как я еще не потерялся в нем давно». И с ужасом чувствовал, как засасывает его житейское болото. «Сидя в болоте, не полетишь орлом; будь и крылья, – да глупая грязь их так сплющит, что и на ногах не устоишь, а уж куда лететь! – хоть бы глупые ребятишки не закидали камнями!» Отношения Кольцова с отцом начали портиться, и что дальше, то больше. В 1841 г., воротившись из деловой поездки в Москву, Кольцов писал Белинскому: «Из Москвы я домой приехал, как чужой. Отец принял другой характер, потому что его дрянные дела все кончены; и какие остались, те ему полицией не грозят, и он очень рад бы был, если бы я никогда не приезжал. У нас с ним пошли отношения самые сухие. Он хотел, чтобы я был мальчик, его лошадь, без гривенника в кармане, – я не согласился». Долго они препирались. Наконец сговорились на том, что Кольцов на год останется при отце, достроит новый дом, который должен был давать доходу семь тысяч, а потом отец предоставит ему жить, где хочет, и будет давать в год по тысяче рублей. Кольцов хорошо знал жульническую натуру отца и хотел формально закрепить эти условия. Отец ответил: