Зинаида Главан - Слово о сыновьях

Неожиданно в комнату вошла Лида. Подойдя к Борису, она что-то шепнула ему на ухо.

— Хорошо, сейчас приду, — кивнул он и, повернувшись ко мне, сказал: — Я иду к Поповым.

У Анатолия Боря застал Ульяну Громову. Она что-то писала и, увидев Бориса, поспешно спрятала бумажку в карман кофточки.

— Знакомьтесь, — сказал Анатолий, подводя Бориса к Ульяне.

— Мы, кажется, сегодня виделись у колодца, — смущенно сказал Борис, пожимая руку девушки.

— Да, виделись. Анатолий мне рассказывал, что вы были на фронте. А как же вы попали к нам, в Краснодон?

— Ну, это длинная история… Война загнала, — ответил Борис.

— Выйдем-ка в сад, — предложил Толя.

В саду они сели на скамейку под яблоней, и Боря рассказал все, что с ним случилось с самого начала войны. Не скрыл он и того, что ищет товарища, чтобы вместе пробиваться через линию фронта.

Боря не догадывался тогда о целях «допроса», который учинила ему Уля Громова. Интерес, проявленный к его биографии, он принял за обычное при знакомстве с новыми людьми любопытство.

После памятной встречи в саду Толя Попов стал частым гостем в нашем доме. В его разговорах с Борисом не чувствовалось прежней настороженности, голубые глаза Анатолия как будто потеплели, в их взгляде уже не было прежнего недоверия.

Я догадывалась, что между ними произошло серьезное объяснение, сблизившее их, и радовалась этому. Действительно, у Бориса с Анатолием завязалась прочная дружба, основанная на большом доверии, на общности интересов и ясности цели, к которой они стремились. Вот как это было.

Для откровенного разговора Толя избрал укромное место: он завел Бориса в старое разрушенное здание бани в каком-то тихом безлюдном переулке и, усаживаясь в высоком бурьяне, серьезно сказал:

— Вот здесь нам никто не помешает.

Боря окинул заросшие развалины опытным взглядом разведчика.

— Да, место надежное. Ничего не скажешь, — сказал он.

Дружественный обмен репликами, видимо, располагал к откровенности, и Толя без дальних слов признался:

— Я позвал тебя сюда, Боря, чтобы сказать всю правду, почему я не могу пойти с тобой…

— Почему же? — нетерпеливо спросил Борис.

— А то ты, кажется, сердишься на меня? — В ясных голубых глазах Анатолия блеснул озорной огонек.

— Рассказывай, Толя, не томи.

Толя приподнялся, еще раз осмотрелся и, сев на свое место, спокойно начал:

— Теперь я узнал тебя лучше и могу быть откровенным… Мы тоже рвались из Краснодона, когда к нему подходили немцы. Но проскочить через переправу на Донец не успели. Немцы на танках вошли к нам в тыл… Пришлось вернуться. Конечно, первое время мы приуныли. Всех нас, комсомольцев, мучил вопрос: как жить дальше. Примириться с врагом? Это немыслимо, это равносильно измене. Уйти в лес, создать партизанский отряд и оттуда ударить по фашистам? Но нам некуда уходить. Здесь кругом голая степь и взорванные шахты. Что же делать? — Анатолий замолчал и стал пристально наблюдать за божьей коровкой, взбирающейся по высокому стеблю репейника.

— И вот, подумав и посоветовавшись со старшими товарищами, решили: будем здесь, на месте, вести беспощадную борьбу с фашистами, будем, не щадя сил своих и самой жизни, уничтожать гитлеровскую нечисть, пока не изгоним последнего гада с нашей земли. — Веснушчатое лицо Толи пылало гневным румянцем, в широко открытых глазах полыхала ненависть. — Ты понял меня, Борис?

— Понял… Только как же вы собираетесь действовать?

— Мы создали свою подпольную организацию и назвали ее «Молодая гвардия». Помогать Красной Армии в тылу немцев, — вот наша задача. Теперь тебе ясно, почему я отказывался от твоего предложения? Вот так, Боря. — И, словно боясь упустить главную нить разговора, Толя спросил:

— Ты слышал о героическом подвиге комсомолки Зои Космодемьянской? Перед смертью она сказала, что за нее отомстят. Да, мы отомстим за нее, отомстим за мученическую смерть наших тридцати шахтеров, за все злодеяния фашистов на нашей земле. Мы будем делать все: собирать оружие, чтобы в нужный момент перейти к открытой борьбе, печатать и распространять листовки, чтобы народ знал правду и верил в победу Красной Армии, рвать связь, взрывать фашистские эшелоны. — Толя опять замолчал и от волнения стал приглаживать свои непослушные вихры. — Скажи, Борис, ты с нами?

Боря, не колеблясь, порывисто протянул руку:

— Ты извини меня, Толя. Я нехорошо о тебе думал… Я ведь не знал и злился.

— Бывает, — усмехнулся Толя, и все веснушки на его лице засияли. — Завтра я познакомлю тебя с нашими.

Боря вернулся оживленный, весь вечер шутил, и я удивлялась резкой перемене в его настроении. Утром он встал раньше обычного, умылся и, не дождавшись завтрака, ушел.

— Я скоро вернусь, мама, — с улыбкой сказал он мне с порога.

Толя Попов привел Бориса на квартиру Олега Кошевого. Когда они вошли туда, члены штаба были в сборе. Была здесь и Ульяна Громова. Олег Кошевой — широкоплечий плотный юноша с умным, энергичным лицом и большими черными глазами, поздоровавшись с Борисом, сказал:

— Расскажи все о себе, открыто и честно.

И Боря, волнуясь, с запинками поведал о своей жизни.

Когда он закончил, Кошевой встал, взял листок бумаги.

— Теперь ты должен дать клятву на верность.

Борис, застыв в стойке «смирно», повторял следом за Кошевым, торжественные слова клятвы:

«Я, Борис Главан, вступая в ряды «Молодой гвардии», перед лицом своих друзей по оружию, перед лицом своей родной многострадальной земли, перед лицом всего народа торжественно клянусь:

Беспрекословно выполнять любое задание, данное мне старшим товарищем.

Хранить в глубочайшей тайне все, что касается моей работы в «Молодой гвардии». Я клянусь мстить беспощадно за сожженные, разоренные города и села, за кровь наших людей, за мученическую смерть тридцати двух шахтеров-героев. И если для этой мести потребуется моя жизнь, я отдам ее без минуты колебания.

Если же я нарушу эту священную клятву под пытками или из-за трусости, то пусть мое имя, мои родные будут навеки прокляты, а меня самого покарает суровая рука моих товарищей.

Кровь за кровь! Смерть за смерть!»

— Мы верим тебе, Борис, — убежденно сказал Олег. — Поздравляю тебя со вступлением в «Молодую гвардию», — и он крепко пожал Боре руку.

К Борису подходили другие члены штаба, поздравляли его.

С этого дня у Бори началась тревожная жизнь. Он не приходил домой по нескольку дней. А если забегал, то ненадолго, — веселый, возбужденный, весь проникнутый неудержимой решимостью. На мои расспросы о том, где он пропадает, беззаботно отвечал:

— Напрасно ты беспокоишься, мама. Я был в клубе, задержался немного… ночевал у товарища.