Зинаида Главан - Слово о сыновьях

Но наиболее важным событием в его жизни в ту тяжелую военную зиму было вступление в ряды ленинского комсомола. В своем письме, поздравляя нас с новым, 1942 годом, Борис писал:

«Я очень рад, что меня приняли в комсомол, и постараюсь оправдать оказанное мне доверие. У нас на фронте все бойцы считают, что наступающий год будет годом победы. Такие у всех надежды и желания.

Дела у нас идут неплохо. Скоро так ударим по фашистам, что ни один из них не сумеет удрать. У нас сейчас стоят морозы, которые дают себя хорошо чувствовать фашистской армии. Немцы и их союзники ходят, как привидения, в одеялах, головы обматывают платками. Мы все хотим, чтобы морозы были еще сильнее — пусть мерзнут фашисты. Особенно плохо одеты итальянцы. Их много берут в плен. Они такие голодные, что готовы есть даже отбросы».

В дни, когда на фронте шли ожесточенные бои, когда жажда мести гнала и молодых, и старых на поле боя, Боре было мучительно трудно оставаться в штабе. Его тянуло на передовую, туда, где можно лицом к лицу столкнуться с врагом и померяться с ним силами.

Как-то Борис не утерпел и выложил все это начальнику штаба.

— Я понимаю вас, сержант Главан, но отпустить на передовую пока не могу, нам нужен переводчик, — ответил ему начальник штаба.

— Разрешите хотя бы участвовать в ночной разведке, товарищ полковник.

— Это другое дело.

Через несколько дней Борю вызвал к себе начальник разведки.

— Ну вот, сержант, ваше желание сбывается. Сегодня с наступлением темноты пойдете с двумя бойцами. Необходимо достать «языка».

Весь день Борис провел в волнении, несколько раз проверял и чистил оружие, изучал маршрут, по которому нужно было пройти на позиции противника, еще и еще раз обдумывал детали.

Ночная операция была проведена удачно. Разведчики бесшумно похитили из румынской воинской части офицера и солдата и доставили их в штаб. «Языки» оказались болтливыми, от них удалось получить ценные сведения.

Так Борис стал разведчиком. К весне 1942 года он уже был помощником начальника разведки, и ему было присвоено звание младшего лейтенанта.

С болью писал он нам о том, что видел на территории, занятой врагом:

«Сердце обливается кровью при виде того, что натворили фашисты на нашей земле. На месте многих городов и деревень остались только зола и пепел. Тысячи невинных людей расстреляны или угнаны на каторгу в Германию. Я буду мстить немецким извергам, пока бьется в груди сердце».

Летом 1942 года на юге начались сильные бои.

Часть, в которой служил Борис, была переброшена под Харьков и после напряженного двухнедельного боя попала в окружение. Борис получил приказ спасти ценности и имущество полка, но, несмотря на все усилия, сделать этого не смог. Тогда командование приказало часть имущества уничтожить, а другую часть и провизию раздать населению. Сделав все это, Борис с товарищем стал пробираться на восток.

Фронт уже ушел далеко вперед, в селениях и на дорогах шныряли немцы. Днем Борис и его спутник прятались в хлебах, в лесу или отлеживались в кустах на берегу какой-нибудь речки. А ночью, держа наготове автоматы, шли дальше.

— Мы не собирались дешево отдать врагу свои жизни, — рассказывал нам потом Борис. — Сражаться до последнего патрона, а последнюю пулю — в свое сердце. Живыми не сдаваться — так мы решили.

Как-то вечером они подошли к большому украинскому хутору. Слышалась немецкая речь, шум моторов. Заходить в хутор было опасно. А на отшибе, в поле, белел одинокий домик. Направились туда. В домике стояла такая тишина, что он казался вымершим. Но на тихий и осторожный стук Бориса дверь открылась, из нее вышел высокий худощавый старик. Увидев советских офицеров, он испугался:

— Боже мой, куда вы?.. Немцы тут…

— Не пугайся, дед, мы скоро уйдем догонять своих. Только помоги нам.

— С дорогой душой, с дорогой душой, — закивал старик. — Ох, и время настало! Господи, господи…

С минуту все помолчали.

— Вы-то, поди, изголодались, — спохватился старик. Он торопливо поставил на стол миску холодного борща, нарезал крупными ломтями хлеб.

— Спасибо, дед, за хлеб-соль. Теперь можно и в дорогу. Только вот что: у тебя старая, потрепанная одежонка найдется? А то в этом, — Борис кивнул на форменную гимнастерку и галифе, — трудно идти.

— Понимаю, — сказал старик. — Обождите чуток, посмотрю на чердаке. Жинка туда складывала.

Вскоре он принес обоим рваные штаны, рубашки, разбитые ботинки.

— Вот… нашел, — даже смутился старик. — Только тут, кажись, и греха не прикрыть.

— Ничего, сойдет.

Борис и его товарищ быстро переоделись. Свое военное обмундирование и автоматы они зарыли на огороде и попросили старика хранить это в тайне.

— Скоро вернемся, дедушка, заберем свое добро. Ты уж постарайся, сбереги.

— Не сомневайтесь, — заверил старый шахтер и обнял ребят. — Ждать вас будем… Дай вам бог удачи.

Теперь можно было идти и днем и не бояться попасть на глаза немцам.

Узнав, что от станции Миллерово недалеко до Краснодона, Боря уговорил своего спутника зайти к нам.

Немало тревог пришлось пережить нам в Краснодоне. Еще осенью 1941 года, когда немцы бешено рвались к Москве, город стал готовиться к эвакуации.

Однажды утром меня вызвал к себе председатель райпотребсоюза. Вид у него был озабоченный.

— Вот что, Зинаида Трофимовна, — глухо заговорил он. — Надо будет сжечь все архивы и оставить только последние финансовые документы. Может быть, придется оставить город.

Подолгу сидели мы у топившихся печек, сжигая документы. Скорбные, тяжелые мысли не давали покоя. Трудно было примириться с необходимостью оставить город на разграбление врагу. Но мы утешали себя тем, что предстоящая разлука будет временной и короткой.

Положение с каждым днем осложнялось. Уже рассчитали почти всех работников потребсоюза, оставив только меня и Валю Качуру. Все наиболее цепное имущество было уложено в тюки, и мы только ждали приказа выехать из города. Однако этот час оттягивался, и, чтобы понапрасну не терять времени, мы занялись вязкой носков и рукавиц для фронта. Шерсти на складе нашей заготовительной конторы лежало много, и мы были рады случаю пустить ее в дело.

Краснодонские женщины дружно подхватили наш почин, и скоро возникла большая артель вязальщиц. В меру своих сил мы старались помочь родной Красной Армии.

Был ясный осенний день 1941 года. Склонившись над вязанием, мы молчали. Было тихо, только позванивали спицы в руках женщин. Сидевшая рядом со мной Валя Качура, взглянув в окно, радостно вскрикнула:

— Смотрите… Наши возвращаются.

Мы бросились к окнам. Ломая тонкий ледок на лужах, по улице шли красноармейцы. Они шли на запад.