Зинаида Главан - Слово о сыновьях

Труден был путь в Краснодон. Нам пришлось ехать на открытой платформе под проливным дождем, и по нескольку дней сидеть, скучившись у разбитых вокзалов, на станциях. Только через две недели добрались мы до станции Семейкино, в трех километрах от которой, как нам объяснили, находился город Краснодон.

Оставив мужа с вещами на вокзале, я пошла отыскивать деверя. Передо мной во всей красе раскинулась донецкая степь. Словно большие длинноногие птицы, возвышались над ней копры, весело белели шахтерские поселки. Меня так тянуло к домашнему уюту, что я, преодолевая усталость, довольно бодро зашагала к раскинувшимся в степи домикам. Но когда я уже была у цели, оказалось, что это не город, а поселок Краснодон.

— До города от нас восемнадцать километров, — объяснила мне вышедшая из крайнего дома женщина.

Раздумывать было некогда. Расспросив о дороге на Краснодон, я пошла дальше.

Константин Амвросиевич очень обрадовался, увидев меня.

— А Гриша где? — забеспокоился он о брате.

— На станции ждет.

На второй день рано утром, раздобыв где-то подводу, Константин Амвросиевич уехал на станцию за братом.

Мы хорошо устроились в Краснодоне. Оба поступили на работу. Не хватало главного — спокойствия. Мы с нетерпением ждали вестей от ребят. Но они не приходили.

Пожалуй, самое худшее для родителей — это неизвестность о судьбе детей. Горе можно пережить, а вот неизвестность долго и мучительно томит, угнетает человека.

Мы прожили в Краснодоне уже больше полутора месяцев, а от сыновей никаких известий не было. Горестные, тоскливые мысли одолевали меня. А тут еще с фронта приходили печальные вести. Наша родная Молдавия была оккупирована врагом. Бои шли на подступах к важнейшим центрам Украины. Земля пылала в огне, исходила слезами.

В те дни люди мало говорили. У каждого было свое горе.

Как-то к нам, в контору райпотребсоюза, зашел Константин Амвросиевич. Он был непривычно весел, улыбался, и мы решили, что он принес радостные вести.

— Потрясающая новость, Зина. Иду я в магазин за хлебом. Навстречу мне хлопец, усталый такой, запыленный: длинный, видно, путь прошел. «Вы не скажете, где здесь Колхозная улица?» — спрашивает. «Скажу, — отвечаю. — А ты что? Ищешь там кого?» «Да, — говорит, — дядя у меня здесь проживает, Константин Амвросиевич Главан…» Вот как мы с племяшом встретились…

Я так и подскочила:

— Где он?.. Боря, Миша?

— Младший. Из окружения выбрался.

Я отпросилась у председателя и побежала домой.

С того времени, как мы расстались, Миша удивительно изменился. За два месяца война перековала застенчивого мальчика в смелого, мужественного воина.

Прихлебывая горячий чай, он неторопливо рассказывал:

— Зачислили нас в рабочий батальон. Копали рвы, строили укрепления: готовили позиции для наших войск. И вот однажды мы работали под Ананьевом. Смотрим, неподалеку от нас остановились подводы, с них соскочили люди с винтовками. И кто, ты думаешь, был среди них? Директор МТС, товарищ Мишин. Он так обрадовался, когда нас увидел! От него мы и узнали, что вы выехали в Краснодон. Отдохнули они маленько и дальше отправились. Мишин тепло распрощался с нами и дал немного денег. Тогда мы с Борей решили, что за вас можно не тревожиться: к немцам теперь не попадете.

— А как же вы потеряли друг друга? — нетерпеливо прервала я.

— Э, мама, такое было! — вздохнул он. — Неожиданно все получилось. Мы с Борей работали на разных участках, когда немцы окружили наш батальон. Командование приказало выходить из окружения. Один из наших тянул меня в Бессарабию. Но я отказался. Чего я там, у фашистов, не видел? За год Советской власти мы хорошо узнали, что такое свободная жизнь. Об этом никак нельзя забыть. Вот я все обдумал и решил выбираться из окружения. Ох и трудная была дорога!

Целый месяц добирался Михаил до Краснодона. У него не было ни денег, ни хлеба. В пути он нанимался на работу: в колхоз или на шахту. Последней его остановкой был Ворошиловград. Здесь он два дня нагружал уголь, а потом, встретив попутчика до Краснодона, пошел с ним. Первый человек, к которому он обратился в поселке, оказался его родным дядей.

— Я очень переживал, что потерял Бориса. Ведь вдвоем любую беду легче перенести. А одному как-то страшно. Шел и все думал: «Что с Борей? Не захватили ли его немцы? Сумел ли он выйти из окружения?»

Тревога за судьбу Бориса заполнила теперь все мои мысли.

— Нечего тебе так убиваться, Зина. Если Миша ушел от них, то Боря и подавно уйдет, — подбадривал меня муж.

Он оказался прав. Спустя несколько дней почтальон принес мне маленький бумажный треугольник. Взглянув на него, я сразу узнала почерк Бори.

Боря сообщал, что ему удалось вырваться из окружения и присоединиться к отступающим войскам.

«Где Миша и что с ним, ничего не знаю, — писал он. — В суматохе окружения мы потеряли друг друга… Мне горько сообщать тебе об этом, мама. Но скрывать правду я не могу.

Меня временно определили в санитарно-хирургический автотранспорт».

Это письмо словно подхлестнуло Мишу. Он вскочил с табурета и горячо заговорил:

— Нет, я не могу ни минуты оставаться здесь. Боря на фронте, бьется с фашистами, а я отсиживаюсь в тылу! Позор! — он метнулся было к двери, но на пороге остановился:

— Папа, ты знаешь, где военкомат находится?

Отговаривать Михаила было бесполезно. Григорий Амвросиевич назвал адрес военкомата, и Миша отправился туда.

Недели через две мы снова проводили его в Красную Армию. Некоторое время он был в Саратове, а потом его послали в Челябинск, на учебу.

Перед выездом на фронт он писал:

«Я очень рад, что наконец наступил долгожданный день отправки на фронт. Рад, что теперь и я стану в ряды борющихся за честь и свободу нашей Родины, буду ее боевым защитником. Теперь, когда я иду на такое большое дело, заверяю вас, дорогие родители, что буду драться так, чтобы ни один фашист не остался на нашей советской земле. Прошу Вас, напишите Боре, что я вызываю его на соревнование нещадно бить врагов».

Мы с мужем жили в далеком донецком городке, а все наши мысли были на фронте, там, где в трудной, кровавой схватке бились с врагом наши сыновья. Письма от них стали для нас самой большой радостью.

«Вчера я получил боевое крещение, — писал Михаил. — Вчера мною были пущены первые мины по фашистским гадам. Это очень важный день в моей жизни».

Борису недолго пришлось служить в санитарно-хирургическом автотранспорте. Узнав, что он владеет румынским языком, командование назначило его переводчиком и связистом при штабе дивизии. Здесь он вел допрос захваченных в плен румын. В ноябре 1941 года Боре было присвоено звание сержанта.