Максим Баженов - Мой учитель Филби

– А на приеме ты вчера был? Ничего там не слышал, не видел?

– Ну да, зашел. Но тоска смертная, интересных англичан практически не было, и я минут через пятнадцать смотался домой.

Гордиевский понуро кивнул и остался сторожить новых пришельцев в районе входной двери. Как потом мне рассказывали коллеги, в тот день он приставал с аналогичными расспросами ко всем без исключения. По его несчастному виду можно было понять, что он страдал потому, что ему, заместителю резидента, не удавалось прояснить ситуацию с утечкой. Замечу, что все это происходило задолго до того, как возникли даже первые, смутные подозрения в том, что Олег Гордиевский работает на англичан.

Этот эпизод свидетельствует о том, насколько важен в разведке человеческий фактор. Мы привыкли воспринимать шпионские дела как некое целенаправленное воплощение серьезных политических, экономических или каких-то иных намерений государства. Все сотрудники разведки должны соблюдать строжайшую дисциплину и неукоснительно следовать соображениям рациональности с точки зрения национальных интересов.

Так-то оно так. Но разведчики ведь тоже люди. Одному богу известно, сколько в их повседневных действиях импровизаций, вызванных случайным стечением обстоятельств, в том числе откровенных ляпов собственного поведения. А дальше все опять же в воле Всевышнего. Не повезло – и ты влип в неприятную историю, наносящую ущерб государственному делу и, как следствие, подрывающую твою личную карьеру. Повезло – отделался легким испугом, к тому же, как случилось в описанном эпизоде, чуточку убавил поток воды на мельницу врага.

Кстати, Виктор Федорович Грушко, уже на пенсии, незадолго до своей смерти намекнул мне, что был в курсе этой истории и не дал ей хода, поскольку высоко оценил мою честность.

Работая в разведке, ты никогда не можешь быть уверенным в том, как будут оценены результаты твоих усилий. Свидетельством тому является небольшая история, которую я сейчас расскажу.

Подошел как-то ко мне на резидентурском чердаке коллега и друг Володя Белов и заявил:

– Продаю за стакан красного сногсшибательную наколку. Через неделю в Лондонской школе экономики состоится закрытая, только для своих, лекция командующего Военно-морскими силами НАТО в Северной Атлантике. Сам понимаешь, на какую тему, о стратегии оборонной политики блока и противодействии странам Варшавского договора в регионе. Мне мой контакт даже номер аудитории подсказал, где это будет происходить. Представляешь, какую информацию можно принести, если пробиться туда? Я бы точно сходил сам, но с моим прикрытием переводчика международной организации по сахару соваться туда просто смешно. Да и небезопасно, если заметут.

Я согласовал этот вопрос с резидентом и начал готовиться к этому авантюрному мероприятию. Будет ли строгая система пропуска только по приглашениям? Что отвечать, если спросят, откуда я? Как одеваться, чтобы не попасть в диссонанс с остальными участниками? Брать ли с собой портативный магнитофон для записи?

После долгих прикидок решил, что пойду в обычном одеянии молодого преподавателя – поношенный твидовый пиджак и вельветовые брюки, без магнитофона. Вдруг придется проходить через рамку? Если спросят, то представлюсь журналистом, который заинтересовался мероприятием, и меня, скорее всего, просто завернут. В карман же на всякий случай положил маленький блокнотик и огрызок карандаша.

У входа в аудиторию собралось немало людей примерно моего возраста и так же одетых. У дверей действительно была установлена рамка.

Рядом с ней два охранника спорили с журналистской бригадой, обильно оснащенной телекамерами. Я подошел ближе и увидел, что охранники заворачивали не кого-нибудь, а команду? Би-би-си. Дескать, нельзя, мероприятие не для прессы. Но подтянутые люди в твидовых пиджаках и без атрибутов журналистской профессии почему-то спокойно и уверенно проходили внутрь.

Я небрежно швырнул на столик перед рамкой ключи от машины, нацепил на лицо типичную английскую полуулыбку, и секьюрити пропустили меня в аудиторию без единого вопроса.

Народа там хватало. Я нашел свободный стул в середине помещения и принялся изучать соседей. Это были все те же подтянутые молодцы от тридцати до сорока лет, с серьезными липами.

На подиуме стояли два кресла. Их заняли седовласый старик профессорского вида и высокий, поджарый военный при полных адмиральских регалиях, вошедшие через заднюю дверь. Профессор представил гостя и перед тем, как дать ему слово, убедительно попросил присутствующих воздержаться от записей.

Уже первая, заранее подготовленная часть лекции адмирала оказалась очень содержательной с точки зрения моего истинного ведомства. Я опасался делать заметки, старался на полную катушку включить извилины изрядно перегретого мозга, ответственные за запоминание, и даже немного покраснел от натуги. Вскоре домашние заготовки натовского морского волка закончились. Начались вольные импровизации и доверительные ответы на вопросы, поступающие из зала. Поток сногсшибательной информации стал воистину бурным.

Тут я понял, что без записей никак не обойтись, и осторожно оглядел на соседей. Один увлеченно слушал докладчика, кивал в знак согласия с его тезисами. Другой приподнялся, тянул руку, чтобы задать вопрос. Я воспользовался моментом, положил ногу на ногу, незаметно разместил под полой пиджака блокнотик и начал на ощупь писать какие-то каракули карандашом.

Так продолжалось минут сорок. Докладчик почувствовал себя в окружении своих людей, окончательно расслабился и не стеснялся в конфиденциальных оценках сильных и слабых сторон натовской обороны в Северном море и зоне пролива Ла-Манш, называл количество и класс советских подлодок и прочее, прочее. Когда он закончил выступление, старик-профессор сердечно поблагодарил адмирала и еще раз напомнил достопочтенным присутствующим джентльменам, что все услышанное ими в этот вечер – строго не для печати.

Такого серьезного улова у меня, пожалуй, ни разу до этого не было. Я мысленно просверлил на лацкане пиджака дырку для ордена, рванул домой, водрузил на письменном столе стакан с виски и сразу же принялся распознавать каракули из блокнота, приводить их в божеский вид.

Работал я полночи и наутро отправился в резидентуру, чтобы изложить бесценную информацию в виде шифртелеграмм. По моим предварительным прикидкам, их набиралось не менее пяти штук, одна лучше другой.

Когда тяжкий труд героя-разведчика был наконец завершен, я отдал пачку исписанных листов спецблокнота информационному работнику резидентуры. Тот бегло просмотрел материал, восторженно вымолвил нечто вроде «ни… себе!» и рванул перепечатывать их на телеграфных бланках.