Максим Баженов - Мой учитель Филби

Потом кое-что изменилось. Мы познакомились с Руфиной Ивановной, созванивались с ней и заходили к Филби на квартиру. Он принимал нас, сидя в привычном, любимом кресле. Руфина уже знала нас всех по именам – Юру Кобахидзе, меня, других ребят.

Сложилось так, что Руфину я очень поддерживал. Началось все, когда мы поняли, что она бедствует. Все свои силы, время, годы она отдала Киму. Но в 1988 году он ушел из жизни, и наступили трудные времена, конечно, не только ДЛЯ Руфины Ивановны, но и для всей страны. В начале девяностых пенсия у нее была такая, что и назвать стыдно – где-то пять долларов в пересчете с инфляционных рублей. Надо было Руфину поддержать.

То самое обращение в аукционный дом «Сотбис», о котором многие писали с неким осуждением, было мерой вынужденной. Моя идея. Да, я тут немного согрешил, формально был еще сотрудником службы, находился в процессе увольнения, но никого в известность не поставил, связался с «Сотбис» сам.

В английских газетах тогда на видном месте красовалась фетровая шляпа. Но, скажу вам, не Филби, как многие думают, а Гая Берджесса.

Ушла она куда-то в частную коллекцию.

Сюда, в Москву, приезжали к Руфине разные люди. Представлялись они писателями, профессорами. Однако попадались среди них элементарные жулики, на вид такие интеллигентные, в очках, только подворовывали. Вплоть до того, что один деятель утянул у нее девять фотографий.

Целая делегация явилась из одного американского университета.

Смотрели они, а потом уверенным тоном предложили за все пять тысяч долларов. Сами понимали, что уж слишком перегнули. Ладно, дескать, вы неправильно поняли наш английский, мы имели в виду пятнадцать.

Руфина – человек деликатный, да и я грубостью не отличаюсь, что подмечал еще Ким. Но приходилось этих наглых покупателей выставлять. Они все с ходу схватывали. Ну что вы, давайте еще поторгуемся. Сплошное расстройство!

Вот тогда мне и пришло в голову, что самое честное из всего, что может быть, это аукцион. Наилучший вариант – «Сотбис». Связался я с ними, написал письмо, и пошла серьезная работа.

Руфина исходила из того, что Ким сказал ей перед смертью:

– Я мало что могу тебе оставить. Вот моя библиотека, распоряжайся как хочешь.

Ценнейшую ее часть составляли фолианты отца Филби, известного арабиста. Приехавшие эксперты «Сотбис» впились в них своими знающими взглядами. Уж они-то в этом разбирались. Отдельные тома оценили в 800, 1000, 1500 фунтов стерлингов.

Состоялся аукцион. Еще до него мы столкнулись с вопросом: как все это вывезти в Лондон? Как бы англичане ни относились к Филби, однако после бегства из Бейрута они все его вещи собрали и отправили в Россию. Частная собственность неприкосновенна, это святое. Но как отправить эти вещи в Англию?

Юра Кобахидзе пошел к Примакову. Тот рассудил моментально. Если эти вещи законно перешли к Руфине Ивановне, то она имеет законное право делать с ними все, что хочет. Тут же, сославшись на это, Примаков написал письмо, и Министерство культуры дало официальное разрешение на вывоз. Примаков, как всегда, был мудр и сразу сделал доброе дело. Руфина поехала в Лондон на аукцион, присутствовала на нем. Хотя там, конечно, ее немножечко надули, не без этого, но она все-таки стала более-менее обеспеченным человеком. Сейчас и пенсии в России немного повыше плюс сумма, которую она выручила. Так что слава богу.

Готовя аукцион, люди из «Сотбис» отбирали в первую очередь то, что проще было продать. Но много интересного в квартире Руфины все же осталось. К примеру, фотография отца Филби до аукциона успела съездить в Ясенево, где с нее была сделана замечательная копия. Да и фотопортрет Че Гевары, который Ким привез из поездки на Кубу, так и висит на видном месте в его кабинете. Полки там наполнены богатейшей библиотекой, они сделаны его собственными руками. На стене замечательное фото Грэма Грина с его собственноручной надписью, сделанной во время посещения писателем в Москве своего закадычного друга Кима.

Не меньший интерес представляет гостиная, где среди прочих аутентичных предметов до сих пор находятся испанский стол шестнадцатого века, любимое кресло Кима, перешедшее к нему после смерти Гая Берджесса в 1963 году, плетеный стул и шикарный ламповый, до сих пор работающий приемник пятидесятых годов, по которому он слушал радиотрансляции футбольных матчей из Англии; гравюра, переданная ему через советское посольство одним из членов «кембриджской пятерки» Энтони Блантом, и множество других вещей, представляющих историческую ценность. Все это вместе без преувеличения тянет на шикарную квартиру-музей!

Многочисленные попытки всех последних лет пробить идею создания квартиры-музея Филби – больная для нас с Руфиной Ивановной тема.

Пробовали и так и этак, через руководство родной службы и даже через аппарат правительства. Все высокопоставленные лица вроде бы «за», но на практике все упиралось в бюрократическую волокиту. На чьем балансе? Какое ведомство отвечает? И так далее. Очень жаль, ведь время-то идет.

Помимо всего этого я уговаривал Руфину написать воспоминания о Киме. Ведь об одной трети сто жизни было практически ничего не известно. Что-то писала об этом лишь его третья жена-американка. Она сочиняла свои воспоминания с пятого на десятое, мало что понимая и ни в чем не разбираясь. Там в основном о трудностях быта. В конце концов она их не выдержала, бросила Кима и рванула к себе в Штаты, где вскоре скончалась.

А Руфина плакала, садиться за воспоминания не хотела.

– Ну как я все это буду?..

Но она начала работу.

Я каждый вечер звонил ей.

– Как, Руфина Ивановна, продвинулись? Что написали сегодня?

Я приходил, просил прочитать. Потом мы обсуждали текст.

Руфина по профессии редактор. Она очень жестко себя контролировала, работая над «Островом на шестом этаже». Зато значительнейшая глава в биографию Филби была вписана.

А еще до этого, в конце восьмидесятых, Руфина мне сообщила, что вдруг отыскались две папки, связанные с работой Кима. Она их открывать не стала, поняла, что это нечто секретное, и сразу отдала кураторам заодно с пишущей машинкой, казенной, с инвентарным номером. Но была еще одна тоненькая папочка с текстом, который был Руфине знаком, – рукопись начатой новой книги. Ким забросил эту работу, поскольку был уверен, что ее все равно никогда не опубликуют.

Ее она никому не опта показывать, боялась, что пропадет.

Как-то Руфина предложила мне вместе посмотреть содержимое. Так мы и сделали. Надо же, да это многостраничная рукопись, начало книги о его жизни, за которую взялся Ким! Кроме того, незаконченная статья о том, как правильно инструктировать агентуру на случай возможного ареста. Вероятно, с тех времен, когда он был переполнен желанием быть полезным, но его никто не слушал. Я убежден, что ознакомление с этим бесценным материалом спасло бы не один десяток агентов, оказавшихся в ситуации провала. Еще в папке оказались развернутые тезисы выступления Филби перед руководящим составом разведки в 1977 году.