Юрий Поляков - Селфи с музой. Рассказы о писательстве

Однако мастер отнёсся к афронту философски и, кажется, больше всего горевал, что среди противников «Неуправляемой» оказалась даже Нина Скуйбина, редактор студии и тогдашняя супруга Эльдара Рязанова, для которого и в самом деле плохой погоды не было, кто бы ни заседал в Кремле. Помню, с каким энтузиазмом он снимал дурацкую валютную комедию о приключениях итальянцев в России. Одного не пережил его саркастический талант – отмены цензуры. Есть художники, которым надо регулярно и твёрдо напоминать об ответственности перед обществом, тогда у них почему-то лучше получается. Нечто подобное случилось и с Германом-старшим, после краха не любимой им советской власти он просто безнадёжно увяз в своём мрачном даровании. Но не будем о грустном. К тому же нигде не написано, что Господь даёт художнику талант на всю жизнь. Нигде…

Итак, мы восприняли обструкцию как наступление на гласность и решили жаловаться большому начальству, даже набросали челобитную члену политбюро А.Н. Яковлеву, прося поддержки. Недавно я, разбирая мой архив, нашёл черновик этой ябеды. Вот она.

Члену Политбюро ЦК КПСС, Секретарю ЦК КПСС Тов. Яковлеву А. Н.

Уважаемый Александр Николаевич!

Просим Вашей помощи и поддержки в деле, имеющем, на наш взгляд, важное общественное значение.

Два года назад по заказу киностудии «Мосфильм» мы начали работать над сценарием, посвящённым перестройке в партийной среде. Молодой энергичный партийный работник в столкновении с косными силами аппарата, нравственный облик партийного функционера, сущность членства в партии – вот далеко не полный круг проблем, затронутый нами.

В ноябре 1986 года наш сценарий с условным названием «Всё будет хорошо…» был единодушно, с самыми лестными оценками принят авторитетной репертуарно-редакционной коллегией Четвёртого творческого объединения, получил одобрение главных редакций «Мосфильма» и Госкино, а также был рекомендован к скорейшему запуску в производство. Было с пониманием принято и наше первоначальное условие: фильм ставит один из соавторов сценария, известный нам как своими театральными постановками, так и плодотворной совместной работой с покойным С. Юткевичем (фильм «Ленин в Париже» по сценарию Е. Габриловича).

Все начиналось действительно хорошо. Сначала рассматривали возможность выпуска фильма в 1987 г., потом планировали на 1988 г. Наконец, в марте 1987 г. сценарий запустили в производство. Определилась актриса для исполнения главной роли – Ирина Муравьёва.

Но в мае текущего года работа неожиданно приостановилась – якобы по причине начавшейся в кинематографе перестройки. Таким образом, ускорение в киноделе для нас обернулось торможением.

Уходит драгоценное время, невольно снижается публицистический накал сценария, а ведь если наш вопрос будет решён положительно даже завтра, фильм придёт к зрителям в лучшем случае лишь через полтора года! Нам же объясняют, что планы уже свёрстаны, что кандидатура постановщика Л. Эйдлина, в своё время одобренная художественным советом Четвёртого творческого объединения, теперь не удовлетворяет определённым циркулярным требованиям: нет единолично снятой картины, а режиссёров и так в стране много…

Уважаемый Александр Николаевич!

Мы обращаемся к Вам, потому что убеждены: наш сценарий «Всё будет хорошо…», в который мы вложили всю нашу веру в дело обновления, может и должен стать фильмом, интересным советскому зрителю и полезным делу перестройки.

Евгений Габрилович – Герой Социалистического Труда

Юрий Поляков – лауреат премии Ленинского комсомола.

Габрилович письмо прочитал, посмотрел на нас ветхозаветным взором и покачал головой: «Не надо, ребята!» В молодости, посидев в камере ЧК как анархист, он сообразил на всю жизнь, когда лучше кричать, а когда отмалчиваться. Евгений Иосифович догадался: мы вторглись в сферу большой политики, где искусство само по себе не гуляет никогда и нигде, включая страны вечно зелёной демократии, а уж в нашем-то грешном отечестве и подавно. Я понял это со временем – и жить стало веселее. Сегодня, видя в телеящике какого-нибудь лысого или кудрявого литератора, целенаправленно взрывающегося правдолюбием, я сразу прикидываю: из какого кремлёвского кабинета или заокеанского офиса тянется к нему, шипя, бикфордов шнур. Конечно, бывают исключения, но они редки, как упомянутые белые уссурийские тигры – любимцы Путина.

Да, читатель, тогда, в 1987 году, мы замахнулись на самое святое – на партию, готовившуюся, как вскоре стало ясно, сложить полномочия и пустить страну в свободное политическое плавание, причём главный закопёрщик этой грядущей капитуляции, как выяснилось со временем, являлся именно Яковлев. (Вообще-то за такое решение капитана раньше вешали на рее.) Руководствуясь художественной логикой, мы невольно предугадали всё, что случится вскоре с державой. Искусство может многое подсказать царям и простолюдинам, конечно, если к его мнению прислушаться. Сегодня, по-моему, наша власть относится к искусству, как буфетчик консерватории к симфонической музыке – он даже усвоил, что от Чайковского выручка круче, нежели от Губайдуллиной, но не более того.

Теперь-то я понимаю: попав меж двух жерновов, наш сценарий был обречён в любом случае. С одной стороны, интеллигенция сладко агонизировала в эйфории разрешённого свободомыслия, ей наконец-то позволили выражать исконно-заветное неудовольствие страной обитания и неуспешным её народом. Ради этого почти сексуального счастья она прощала власти все ошибки и несуразицы, обещавшие впереди серьёзные потрясения. Даже самая осторожная критика хаотичных методов и туманных целей перестройки и ускорения воспринималась прогрессивной частью общества как злостное покушение на главное завоевание – свободу слова. Спрашивать: «куда идём?» – считалось неприличным. А «зачем?» – и подавно. Интеллигенцию волновал другой вопрос: «Почему идём так медленно?» О хлебе насущном пока вообще никто не задумывался, полагая, что это – прямая обязанность постылого государства, которое собирались рушить с помощью заморских консультантов. Кормить народ впредь будет умный рынок. Ну не идиоты ли!

В либеральной юности меня страшно раздражала манера сталинистов все неприятности и провалы объяснять вредительством и происками троцкистов. Но как-то в конце 1990 года мы выпивали с одним старым писателем, и он, оценивая происходящее в стране, процедил как обычно: «Вредительство!» И вдруг я осознал: впервые это густопсовое слово не только не вызвало у меня отторжения, а напротив – я с ним согласился. Конечно, вредительство, да ещё какое! Когда вскоре выяснилось, что генерал спецслужб, а позже депутат от демократов Калугин – американский шпион, все отнеслись к этому спокойно, как к самому собой разумеющемуся. А кто же ещё? Ведь умный человек не может быть не плутом! Со временем стало очевидно: в высшей номенклатуре пруд пруди серьёзных людей, отлично понимающих губительность горбачёвской перестройки и терпеливо дожидающихся сокрушительного результата.