Юрий Поляков - Селфи с музой. Рассказы о писательстве

И вот неостывшие черновики с пылу с жару идут в печать. Если добавить, что издательства из экономии сократили до минимума штат редакторов и корректоров, то можно себе представить уровень будущей книги. Скажу более: современная литература вообще порой выглядит как черновики, в которые заворачивали несвежую селёдку. К тому же нынешним «Сытиным» и «Сабашниковым», точнее – «шабашниковым», вообще всё равно, что выпускать в свет. Они же торгуют, в сущности, яркими обложками, а что там внутри, не так уж важно, главное, чтобы купили. Понимаю, со стороны мои слова могут показаться ворчанием, даже брюзжанием литературного пенсионера, завидующего той лёгкости, с какой теперь пишет молодёжь. Но это не так. С чего бы мне и кому завидовать? Мои романы, пройдя десяток редакций, потом выходят десятки лет десятками переизданий. А блогерский текст, даже получив «Большую книгу», исчезает бесследно, как ложная беременность после отхода газов. С меркантильной точки зрения нам, писателям старшего поколения, даже выгодна некачественность текстов молодой генерации, на этом фоне мы выглядим мастерами, даже если не являемся таковыми.

Но мне жаль тех немногих по-настоящему талантливых молодых авторов, что никогда не станут виртуозами слова, так как их убедили, будто выразить себя можно «тремя аккордами». Нельзя! Не бывает русской художественной прозы, которую можно перевести на английский с помощью школьного словарика. В искусстве можно самовыразиться только через мастерство. Других путей нет. Тот, кто утверждает обратное, или глупец, или мошенник.

Однажды по этому поводу я даже разразился стихотворной инвективой. Вот она:

Впрочем, согласен: во всём сказанном есть что-то резонёрское. Заболтался. Виноват. Простите!

Переделкино-Перепискино, 1997,2016,2019

В 1996 году я понял, что капитализм с нечеловеческим мурлом пришёл в отечество всерьёз и надолго. Растаяли, «как утренний туман», надежды на триумфальное возвращение социализма при сохранении, конечно, разумного частного предпринимательства и свободы слова. Президента Бориса Ельцина, который после расстрела Белого дома и провала реформ был годен разве на роль подсудимого, с трудом переизбрали на новый срок. В этой борьбе за Кремль я был всецело на стороне коммуниста Зюганова, причём не мысленно или душевно, а практически. Незадолго до решающего голосования мне позвонил режиссёр-оскароносец Владимир Меньшов и предложил…

Впрочем, расскажу всё по порядку.

В избирательную катавасию я влез сознательно, более того, искал всякой возможности сквитаться с торжествующими «демокрадами». В 1994-м, придя немного в себя после кровавого разгрома оппозиции, я включился в работу «Союза реалистов», созданного и возглавленного Юрием Владимировичем Петровым. В своё время он был заместителем Ельцина в Свердловском обкоме КПСС, а потом стал первым главой президентской администрации, откуда ушёл, не согласившись с жутким подавлением протестов в октябре 1993-го. Организационную работу в Союзе реалистов вела Нина Борисовна Жукова – могучая женщина, которая на скаку остановила бы не только коня, а целый кавалерийский корпус, усиленный бронетехникой. При советской власти она работала заместителем министра культуры РСФСР Юрия Серафимовича Мелентьева, большого умницы и общеизвестного русофила. Жукову «ушли», когда во главе ведомства «демократы» посадили Евгения Сидорова, обаятельного приспособленца, выпускника Высшей партийной школы и левого литературного критика. Он всегда имел своё собственное мнение, неизменно совпадавшее с точкой зрения властей.

В «Союз реалистов» тогда «с холода» набежало много народу: учёные, журналисты, экономисты, писатели, деятели культуры, политологи, отставные военные, бывшие совпартработники… Всех их объединяло стойкое неприятие компрадорского курса, презрение к Ельцину, уважение к советской эпохе и вера в скорую «инкарнацию» социализма. От КПРФ реалисты отличались социал-демократической умеренностью. Петров, уйдя со Старой площади, возглавил крупную госкорпорацию, размещённую в огромном здании на Мясницкой, и «Реалисты», судя по роскошным фуршетам, в средствах не нуждались.

Подозреваю, Юрий Владимирович по умолчанию остался в команде Ельцина, получив важное задание оттянуть от коммунистов умеренных сторонников советского проекта. Видимо, это было составной частью разработанного не без помощи США плана дробления оппозиции. Так, радикальные коммунисты сплотились вокруг неистового Виктора Анпилова, как нарочно похожего на булгаковского Шарикова. О том, что Анпилов, вопреки своему политическому амплуа, – интеллектуал и полиглот, человек глубоких знаний, я узнал много позже.

Внешность и эфирные повадки лидеров, вольно или невольно растаскивавших оппозицию (Зюганов, Анпилов, Жириновский, генерал Стерлигов и др.), умело использовались телевидением, которое с потрохами продалось власти. Петров, как и положено социал-демократу, был подтянут, сдержан и приятен во всех отношениях. Таким его можно сегодня увидеть на Троекуровском кладбище. У ног бронзового, в натуральную величину Петрова, стоящего на мраморном основании, застыла в безмолвном лае его любимая собачка – тоже бронзовая.

На самую первую встречу в «Союз реалистов» меня пригласил кто-то из комсомольских соратников, кажется, Юрий Бокань, возглавлявший одно время отдел культуры ЦК ВЛКСМ. Он был философом-футурологом и йогом. Иногда, зайдя к нему в приёмную, приходилось терпеливо ждать, так как Бокань в это время, по словам смущённой секретарши, стоял в кабинете на голове. На первом круглом столе у «Реалистов» я страстно выступил, заявив, что всё происходящее в стране вызывает у меня холодную ярость. Жукова и Петров переглянулись, решив: такой прямодушный и темпераментный писатель им не помешает.

На каком-то из заседаний клуба в 1994-м я и познакомился с Владимиром Меньшовым, приняв его поначалу почему-то за Говорухина, возможно, с пьяных глаз, так как после круглых столов мы переходили к столам фуршетным. Не осрамился я чудом. В моём портфеле лежал свежий экземпляр «Демгородка», вышедшего в издательстве «Инженер»» стараниями другого моего комсомольского товарища Вячеслава Копьёва, и мне захотелось подписать книжку новому знакомому. К счастью, я успел спросить Боканя, пробегавшего мимо с бокалом бордо: