Рон Черноу - Титан. Жизнь Джона Рокфеллера

Чтобы отмести все витающие сомнения, Макдоналд отправился в местную библиотеку и нашел объявление, от 11 мая 1906 года о смерти доктора Уильяма Левингстона, скончавшегося в возрасте девяноста шести лет и считавшегося старейшим человеком во Фрипорте. В объявлении была указана дата рождения: 13 ноября 1810 года – как и у Дока Рокфеллера, – и великая загадка на этом разрешилась. С огромным облегчением Макдоналд наконец избавился от одержимости Пулитцера.

2 февраля 1908 года кошмар, всю жизнь преследовавший Рокфеллера, неожиданно ворвался огромными буквами. На первой полосе «Уорлд» заголовок трубил: «Тайная двойная жизнь отца Рокфеллера раскрыта «Уорлд»». История получила охват, какой обычно достается крупным выборам или великим природным катастрофам, одна колонка на передней странице и затем целая страница внутри. Самым неоспоримым доказательством стали два идентичных фото, размещенных рядом, Уильяма Эйвери Рокфеллера и доктора Уильяма Левингстона. Статья вкратце описывала его двойную жизнь, пятдесят один год в качестве двоеженца, непоседливую жизнь лекаря-шарлатана в Дакоте и похороны в безымянной могиле. История звучала гораздо более дико и неправдоподобно, чем все, что когда-либо придумали таблоиды. Таким причудливым образом посмертно сбылась мечта Большого Билла стать известным человеком.

Архивы Рокфеллера не раскрывают ни единой общественной или частной реакции на статью «Уорлд». Друзья не осмеливались выведывать ответ, а семья притворялась, что статьи не существует. Последовали две примечательные общественные реакции. Сначала Фрэнк решил доставить неприятности, публично отрицая, что отец был двоеженцем и что он вообще мертв. «Как и все, что было раньше, эта история очевидная ложь. Местонахождение моего отца никого не касается, кроме его ближайших родственников, и делает он это как раз для того, чтобы его не искали чудаки и остальные и не врывались в его мирную тихую жизнь, которую он проводит в том уединении, какое сочтет удобным» 140.

Во-вторых, статья принесла эмоциональный отклик от доктора Чарльза Джонстона, красивого смуглого молодого ученика и спутника Билла в поездках по Дакотам. Прочитав обличительную статью «Уорлд», Джонстон ужаснулся, что может потерять медицинскую лицензию, если докажут, что они с Биллом продавали патентованные лекарства нелегально. Смерть Билла освободила его от обещания молчать, и он сказал «Уорлд»: «Годами я задавался вопросом, почему секрет хранится так тщательно. Двадцать пять лет хранил я его в груди, но он был хорошо известен другим, и я ждал, когда он раскроется» 141. Чтобы защитить свой профессиональный статус, он описал Билла благожелательно, как «природного целителя», а не как хитрого шарлатана. Годы спустя, когда Джонстон уже не боялся юридического преследования, он дал менее гладкую историю их афер. Возможно, Чарльз Джонстон, в большей степени, чем настоящие дети Билла, сохранил теплые чувства к нему, сказав «Уорлд», что он все еще нежно любит скрипку, которую подарил ему Билл, когда стал слишком стар, страдал подагрой и не мог играть. И он высказал просьбу, чтобы семья посмертно простила человека, способного ошибаться. «Я думаю, пора Джону Д. Рокфеллеру и его брату признать его как отца, потому что весь мир теперь это знает» 142.

Глухой к просьбам Джонстона, Рокфеллер, вероятно, так и не простил отца, чьи странные привычки, судя по всему, отправили его в усиленную погоню за деньгами, властью и респектабельностью. Тело Билла не перевезли в Кливленд, а деньги на гранитный камень были взяты из скромного состояния Маргарет Левингстон.

Если бы Джон Д. Рокфеллер умер в 1902 году, когда серия Тарбелл только начала публиковаться, сегодня его бы знали как человека ограниченного, безрассудного, блестящего предпринимателя, воплощение духа алчности американской промышленности конца XIX века. Но, пока «разгребатели грязи» внушали читателям, что Рокфеллер – это сам дьявол во плоти, он все больше обращался к благотворительности. Его хорошие стороны были абсолютно столь же хороши, как и его плохие стороны плохи, – он сложная личность – и потому продолжает вызывать амбивалентные реакции. История редко рождала столь противоречивого человека. Мы почти вынуждены описывать, беспомощно запутавшись, по меньшей мере, двух Рокфеллеров: доброго, набожного человека и изгоя, дельца, движимого низкими мотивами. Усложняет головоломку тот факт, что Рокфеллер не чувствовал непоследовательности, переходя от роли мозга крупнейшей корпорации «Стандард Ойл» к роли монарха благотворительной империи. Он не считал, что, отойдя от дел, искупает грехи и несомненно согласился бы с более поздним суждением Уинстона Черчилля: «Основатель «Стандард Ойл компани» не считал бы необходимым платить небесам взятку за молчание» 1. Он настаивал и на том, что его внушительная филантропия бледнела по сравнению с добром, которое он принес, создавая рабочие места и производя дешевый керосин в «Стандард Ойл».

Состояние Рокфеллера росло и выходило за рамки воображения, а Джон Д. сохранил свою мистическую веру, что бог дал ему деньги на пользу человечеству. Очевидно, бог не был согласен с мисс Тарбелл, иначе почему он одарил именно этого предпринимателя таким изобилием? Рокфеллер считал свое состояние не личной индульгенцией, а общественным трестом, и необходимость распорядиться им в начале 1900-х годов, когда его акции «Стандард Ойл» и другие инвестиции фантастически выросли в цене, превратилось в настоятельную потребность. В эпоху до Гейтса Рокфеллеру было сложно расширять свои пожертвования пропорционально богатству – эта нагрузка верным образом толкала его к душевной пропасти. Тарбелл подчеркивала, что Рокфеллер отдал лишь малую долю своего общего богатства: от тридцати пяти до сорока миллионов долларов или эквивалент дивидендов «Стандард Ойл» за три года. (На самом деле он уже отдал сумму, превышающую указанную в несколько раз.) Чтобы парировать политические нападки и смягчить общественное мнение, теперь ему нужно было раздавать деньги в гораздо большем масштабе. Из исключительно эгоистичных соображений ему нужно было показать, что, как филантроп, он может действовать незаинтересованно и на пользу обществу. Комментаторы, считающие, что его благотворительность грубо продвигает его экономические интересы, упускают гораздо более важную цель: необходимость доказать, что богатые предприниматели способны благородно распорядиться грузом богатства. Благоразумное вложение его состояния могло снять и дальнейшие вопросы о его происхождении.

Рокфеллер из политической необходимости дистанцировался от своей филантропии, которая будет отмечена сдержанным стилем. «Разгребатели грязи» питали такое недоверие к Рокфеллеру, что ему приходилось противостоять подозрениям, что филантропия это просто очередная уловка, способ отполировать свой публичный образ в преддверии расследований. Благотворительные проекты Рокфеллера ограничивал фундаментальный парадокс: при их невероятной мощи, они были сдержаны в ее проявлении. Объясняя, почему члены правлений Рокфеллера никогда не дают интервью, Гейтс однажды сказал, что, если они будут превозносить их пожертвования, это «неизбежно возбудит подозрения, что дары [Рокфеллера] не лишены отметины корысти» 2.