Тотырбек Джатиев - Дика

— Извините, товарищ майор, — сказала Илита, — выслушайте меня, и вы все поймете… Я действительно крепко работала в колхозе и считалась лучшей звеньевой. Но я не заносилась и сейчас нисколько не заношусь, честное слово! Есть разная гордость. Мы, осетины, гордимся своим: мужчины — твердостью, непреклонностью, храбростью и, если говорить до конца, усами, сединами; женщины — хозяйственностью, добротой. Но если мужчинам в Осетии дороги усы, то женщинам — косы. Да разве только в Осетии? В Грузии то же самое. Вы бы, товарищ майор, согласились, если бы вашим девочкам срезали косички? А что бы вы сказали, если б вам приказали сбрить усы?

Кто знает, что ответил бы майор Илите и как поступил с ней, если б в эту минуту в блиндаж не вошел Ефименко. Он, по-видимому, был в дружеских отношениях с командиром. Во всяком случае, чувствовал он себя в штабе как дома.

— Товарищ майор, — сказал он Джапаридзе, — в моем звене не хватает летчика. Может, дадите мне Дику?

— Какую такую Дику? — удивился майор.

— Да вот, — Ефименко кивнул на Илиту, — младшего лейтенанта зовут Дика.

Майор неожиданно улыбнулся:

— Ее зовут Дика? А ведь как точно назвали! И было бы еще точнее, если бы к этому имени добавили только одну буковку — «я»…

— Это почему же? — не понял Ефименко.

— Потому, что ей с ее упрямым характером больше бы пошло имя «Дикая»! Ей-богу, не видел более упрямой и своенравной девушки!

— А это хорошо, что упрямая да дикая! — подхватил шутку Ефименко. — Воевать будет злее.

Майор остановил лейтенанта движением руки: хватит, мол, болтать. Он по привычке потрогал свои черные усики, словно ему действительно только что предложили сбрить их.

— Пусть будет по-вашему, — сказал он Илите. — Ладно, учтем ваши национальные традиции. Но… — он погрозил девушке пальцем, — это до первого взыскания. Смотрите, сами себе не испортите дела. Испортите — пеняйте на себя: тогда вас уже надо будет не стричь, а брить! — Голос у майора подобрел, и Илита теперь действительно поняла, что Ефименко был прав: Джапаридзе — душа-человек. — Идите, идите!..

И вот Илита стоит у «своего» самолета. Это довольно старенький У-2. Он почти не отличается от тех «уточек», на которых Илита летала в Харьковской школе. Слегка-покатые крылья, задорно вздернутый нос, короткий винт — все это придает машине какой-то домашний вид.

Илита хорошо знала, как вынослива «уточка», как разносторонне использовали ее в мирное время. Трудяга этот «У-2», такого поискать! С его помощью тушили пожары, проводили подкормку посевов, на нем возили почту, он обслуживал геологические экспедиции. До воины У-2 звали и «уточкой», и «фанерной этажеркой», и «кукурузником». А вот сейчас у него новое имя — НХБ, что означает «ночной хитрый бомбардировщик».

У хвоста самолета возился пожилой механик с веснушчатым лицом. Он был в широком, не по фигуре, комбинезоне, перепачканном мазутом.

Окликнув его, Илита спросила:

— У него есть какое-нибудь имя или нет? — Она имела в виду свой У-2.

— «Ласточка», — ответил механик. — По коду он «Ласточка»… Прежний хозяин доволен был машиной.

— А где ж теперь его хозяин?

— В бомбардировочную авиацию перевели.

Илита осмотрела машину, влезла в кабину, затем, спрыгнув на землю, вытерла паклей перемазанные машинным маслом руки. Затянула туже пояс на комбинезоне, поправила пилотку на голове.

«Что ж, будем летать!» — мысленно обратилась она к самолету.

Бывалые летчики относятся к машине, как к живому существу. Часто они говорят не «я летал», а «мы летали» или еще хлестче — «она летала», то есть летала машина. Вольно или невольно, но Илита тоже переняла эту манеру.

— Ну что, как «Ласточка»? — спросил механик, повертывая широкое лицо к Илите.

— Нормально.

Легкая грусть овладела Илитой. Механик всеми своими жестами, спокойствием и вместе с тем деловитостью напоминал старого Крима, отца.

Лейтенант Ефименко накануне кое-что рассказал Илите о механике.

Звали его Сергей Иванович Козорез. Он был довольно высок, худощав. Дело свое не просто любил — обожал его, не мог жить без машин. У летчиков бывали свободные часы, когда они шли к морю, купались, валялись на песке, отдыхая от трудных полетов. А вот Сергей Иванович считал отдых «баловством» и не позволял себе ни купаться, ни греться на солнечном пляже. Он оставался около самолетов, на «пятачке», как в шутку звали летчики свой аэродром.

Казалось, вся работа была уже переделана, все самолеты начищены и надраены, словно готовились на парад, — чего надо Козорезу еще? Но выходило так, что Сергей Иванович обязательно находил себе дело. Тут гаечку подкрутит, тут винтик смажет, сюда маслица подольет. Скажут ему: «Отдыхайте, Сергей Иванович, кончайте работу». А он в ответ: «Я работу тогда кончу, когда Гитлер скапутится!» Да еще прибавит, что отдых — это самое что ни на есть настоящее баловство.

Да, было в Козорезе что-то от крестьянина Крима!

С первой же встречи Сергей Иванович проникся к Илите симпатией. Разговаривая с Илитой, он называл ее официально — товарищ младший лейтенант, а за глаза звал «Ласточкой», как и Илитин У-2.

В эскадрилью майора Джапаридзе входило два десятка «уточек». Как потом выяснила Илита, задачей эскадрильи была подготовка парашютистов-десантников и систематическая разведка над морем и побережьем в районах Лазаревского, Сочи, Туапсе.

Здесь, в лесу, на побережье, война казалась далекой. Тихо и ласково плескалось спокойное в это время года море. В садах около Лазаревского зрел щедрый урожай фруктов, и аромат плодов — яблок и груш — разносился в воздухе, напоминая о доме. Миром и спокойствием веяло от природы юга. В первые дни пребывания на лесном аэродроме Илита частенько усмехалась про себя: и это называется она воюет!

Мыслью этой Илита поделилась с Козорезом. Тот, устало и печально взглянув на нее, возразил:

— Если идет война — фронт везде! Даже в Сибири, где люди куют оружие и растят хлеб. А тут тем более. Ты слышала вчерашнюю сводку? Как прет, мерзавец! Смоленск у него. Минск у него. Киев у него. Тысячи городов и сел проглотил… А Кавказ фашистам нужен, ой как нужен! На нефть они зарятся, на хлеб, на скот…

Козорез обвел глазами ближний лес, поляну, на которой стояли самолеты, и добавил свое, выношенное, передуманное, наверно, не один раз:

— Нельзя нам супостату эту землю отдавать. Отдадим — конец России, конец народу!..

А дни текли за днями, отличаясь друг от друга только сводками Информбюро. Илита постепенно привыкала к жизни эскадрильи. Кабина «Ласточки» стала для нее кусочком родного дома. В этой кабине она провела уже немало часов: приходилось чуть ли не ежедневно выполнять патрульные полеты — то в сторону Батуми, то в сторону Новороссийска. Каждую неделю на аэродром приезжали группы новичков-десантников — они тренировались в прыжках с парашютами. Если патрульные полеты помогли Илите изучить все заливы и бухточки побережья, то полеты с парашютистами повысили мастерство вождения «уточки». Илита теперь могла и не глядеть на высотомер — она чувствовала высоту интуитивно, до мгновения рассчитывала время, когда можно было крикнуть десантнику: «Прыгай!».