Тотырбек Джатиев - Дика

К дому, под командой старенькой Бабуцы, парами шли дети: наступило время обеда, за которым следовал тихий час. Одна из девочек, заметив слезы на глазах Илиты, бросилась к ней. В одно мгновение ряды смешались; теперь все дети толпились около Илиты.

— Мама Илита! Ты почему плачешь? — наперебой спрашивали они. — Кто тебя обидел?

Девочка, подбежавшая к Илите первая, начала объяснять другим:

— Она читала газету и вдруг заплакала…

— Ну что вы, дети, — заговорила Илита, — газету я получила хорошую…

— А сама плачешь! — попыталась уличить ее девочка.

— Это я от радости, что и Валерика моего не позабыли. Помните, я рассказывала вам о Валерике? Его убили фашисты в Севастополе.

— Помним! Помним!.. — раздалось со всех сторон.

— Посмотрите, какой он был. — Илита подняла газету с фотографией маленького героя.

— Сразу видно, что смелый, — сказал шестилетний Максим.

— Это ты правильно заметил, — подхватила Илита. — Валерик был очень смелым мальчиком…

Бабуца зазвонила в небольшой колокольчик: звала на обед.

— Ну, идите, дети, идите, обед на столе стынет, — заторопила своих питомцев Илита.

— А вечером ты нам снова расскажешь про Валерика? — спросил шустрый Максим. — Расскажешь, а, мама Илита?

— Обязательно!

Поздно вечером, когда аул уже спал, Илита, сидя у себя в комнате, просматривала полученную почту. Прочла письма от защитников Севастополя, от боевых друзей. Много лет минуло с тех пор, как кончилась война, но в радостный День Победы, когда память снова воссоздает события военных лет, ее однополчане, фронтовые товарищи, всегда вспоминали о ней. Илита долго сидела молча, глядя на огонь прикрытой зеленым абажуром настольной лампы, а видела прошлое: лица тех, кто, пройдя горнило войны, остался в живых, лица погибших…

Было много писем от девушек, от тех, кто только еще начинал жизнь. Молодежь спрашивала, как Илита стала летчицей, в какой летной школе училась, на каких самолетах летала. Участвовала ли в воздушных боях с фашистами, сбивала ли их самолеты? А кем была до войны, до того, как попала на фронт?.. Вопросы, вопросы, вопросы, и на каждый надо было ответить.

А вот письмо из-за рубежа, из Болгарии. Илита положила перед собой аккуратно исписанный листок. Что же пишут ей из солнечной Болгарии?

«Несколько дней назад в журнале «Рабоче-крестьянский корреспондент» я и мои подруги прочитали статью о подвиге Валерия Волкова. Несколько строк там было посвящено и Вашей жизни, дорогая Илита. Я люблю и уважаю храбрых, мужественных людей, и поэтому мне хотелось бы познакомиться с Вами лично, а пока хотя бы завязать дружескую переписку. Хорошо, если б Вы смогли приехать в наш, город. Мы — я и мои подруги — были бы так рады! Нам всем очень хочется познакомиться с Вами и узнать подробности Вашей боевой жизни. Как Вы воевали? Люди должны знать своих героев, а ведь Вы — самая настоящая героиня! Вы — первая женщина-осетинка, поднявшаяся в небо. Примите наш самый сердечный привет. Желаем Вам отличного здоровья И большого счастья во всем, во всем!

Ваша болгарская подруга Катя Манева.

Мы с нетерпением будем ждать ответа!»

Опять тот же вопрос: как она воевала?

Но разве ее дорога в небо началась в сорок первом? Если уж говорить о фронтовых делах, если говорить о том, как стала она летчицей, то прежде всего надо вспомнить детство и юность.

Серые сакли с плоскими крышами прилепились, словно ласточкины гнезда, к каменистому склону Дарга́вского ущелья. Здесь стоит аул Южный Ламардо́н, в одном из жилищ которого родилась Илита.

Отца ее звали Крим, по-русски — Кирилл; а мать — Ама, или Анюта. Сколько помнила Илита своих родителей, они всегда работали, всегда были заняты делом: прокормить такую большую семью — не шутка. Семь девочек и один мальчик. Как говорится, целая орава. И каждый ребенок прожорлив, словно галчонок, каждый просит: «Есть! Есть! Есть!»

Дауровы владели маленьким клочком земли, таким маленьким, что, по выражению Крима, его можно было бы прикрыть буркой. Обычно удавалось собрать с участка всего несколько пудов зерна — овса или ячменя. Семья жила бедно. Отец частенько уходил с другими бедняками в горы ломать камень; алда́ры — князья за бесценок скупали этот камень для своих построек. Илита помнила, как ее сестры вместе с подружками летом и осенью ходили в горы, собирали ягоды и дикие яблоки, — даже это считалось тогда лакомством.

Кончилась гражданская война. В 1921 году, когда на Северном Кавказе окончательно установилась Советская власть и у алдаров отобрали земельные наделы, жители аулов, ютившиеся на каменных бесплодных уступах гор, переселились в зеленую плодородную долину. Это было ранней весной, и Ама всю дорогу несла свою меньшенькую — Илиту — на руках. Горцы, в сбитых сапогах, в драных бурках, шли по этой благословенной земле, все еще не веря, что отныне она будет принадлежать им, что времена нищеты и голода ушли навсегда.

Жители Южного Ламардона остановились на берегу буйного, скачущего по камням Терека. Первой заботой переселенцев было построить хотя бы шалаши, времянки, чтобы как-то укрыть детишек и стариков от ненастья. А уж потом, позже, предстояло подумать, как поставить настоящие дома, в которых можно будет жить по-человечески.

Свое новое село переселенцы назвали Фарн. Почему? Да потому, что «фарн» — на осетинском языке — означает счастье, благополучие, изобилие, богатство! Какой мог быть «фарн» у ламардонцев до революции? Ведь тагаурские алдары, всесильные в этом краю, не только лишили бедняков земли, они запретили свободу передвижения от села к селу. Нельзя было, например, без их разрешения проехать ущельем; тех, кто осмеливался нарушить этот порядок, били плетьми, сталкивали с горных круч.

Самый большой фарн для народа — земля! И вот ламардонцы, так же как и другие горцы, получили свою долю счастья: революция освободила их от пут тагаурских алдаров, дала тучную и щедрую землю на равнине. Изнемогавший в борьбе с нищетой старый Крим Дауров воспрянул духом: ему отвели земельный надел не только на него, но и на сына, на Аму, на семь дочерей. Это был самый настоящий фарн, и притом неожиданный! Крим даже помолодел, распрямил спину, согнутую многими годами непосильной работы. Сейчас он смотрел в будущее радостно и легко.

Через два года Крим поставил на берегу Терека новый просторный дом. Вокруг насадил плодовых деревьев и кустарников: пусть радует детишек зелень, пусть лакомятся они вкусными и сочными яблоками и грушами! Дети росли быстро, хотя Крим и не кормил их одним медом и маслом. Да, с питанием стало лучше. Только вот с одеждой не все было ладно: ходили дети в обносках, чаше всего босиком. Но, признаться, это их не очень печалило. В зной они плескались в пенящейся воде Терека, зимой стайкой бегали в школу; здание новой школы возвышалось в самом центре села; рядом с аулсоветом, и было хорошо видно издалека.