Владимир Широков - Строки, обагренные кровью

Да здравствует СССР!

Смерть фашизму!

Все равно мы победим.

Прощайте, люди. Отомстите.

Домик на окраине города. Обыкновенный, ничем не примечательный. Таких немало в Симферополе. И жили в нем люди простые, обыкновенные. Николай Яковлевич Гейко работал на мельнице, Ульяна Петровна растила детей, вела нехитрое хозяйство. Один за другим сыновья и дочери разлетелись из отчего дома. Осталась лишь младшенькая Вера, которую с детских лет называли ласково — ясочка. Но и она быстро взрослела. Окончив семилетку, поступила в зубоврачебную школу, в сорок первом вступила в комсомол.

В начале лета на побывку домой приехали три брата. В доме допоздна раздавались песни, смех. И вдруг — война. Мать плачет тихо, беззвучно. Чует материнское сердце: не увидеть ей больше своих соколиков.

Настал час расставания. Первым поднялся отец.

— Ну, дубочки мои ридненьки, — с надрывом сказал он, — ростыв я вас по-хорошому, как деды наказувалы. Теперь ваш черед пришел бить лютого ворога. Бить по-нашенскому, как мы били эту погань в гражданскую.

Мать подбитой птицей метнулась к сыновьям, прижалась к младшему, Сашеньке, и тихо, тихо запричитала.

— Хватит! — сказал отец. — Идите, сынки мои, да возвращайтесь до хаты с победой…

Однажды вечером соседский мальчишка прибежал, испуганно крича:

— Немцы, немцы на улице!..

Город жил в тревоге. Гитлеровцы топтали его обезлюдевшие улицы. На телеграфных столбах качались тела повешенных. Оккупанты врывались в дома, уводили людей, забирали продукты, ценные вещи. Днем и ночью не прекращалась стрельба, зловещим эхом отдававшаяся в сердцах советских людей.

Но Симферополь не покорился захватчикам. Под руководством подпольного партийного центра в городе действовали патриотические организации, наносившие смелые удары по врагу.

Все чаще и чаше взрывались цистерны с горючим, летели под откос поезда с боеприпасами, боевой техникой и солдатами. Рядом с приказами гитлеровцев подпольщики расклеивали партизанские листовки, газеты со сводками Совинформбюро.

Советские патриоты установили связь с партизанами, собирали ценные разведывательные данные о противнике, снабжали партизан медикаментами.

…Вечер. Темно. Вера идет гулкими пустыми улицами, шлепает по лужам, по грязи, липкой и тягучей. Туфли давно промокли.

— Вер да? Кто идет? — раздается требовательный окрик. Вера останавливается.

— С дежурства, — отвечает она и, напрягая зрение, всматривается в темноту.

От стены дома отделяются две человеческие тени и медленно направляются к ней.

Вера знает, что двигаться нельзя. Она стоит, неслышно переступая застывшими ногами. Только сердце стучит часто и гулко.

В нескольких шагах от нее вспыхивает свет ручного фонаря. Его луч ощупывает снизу до верху. Патруль подходит вплотную. Тот же резкий, лающий голос требует:

— Удостоверение!

Вера подает.

Прямо перед ней — дуло автомата. Луч света пробегает по бумажке.

— Можете идти!

Уже второй год Вера является членом подпольной молодежной группы зубоврачебной школы, которой руководит Толя Досычев. С ним она не раз ходила в лес, бывала в партизанском штабе.

Письмо Веры Гейко на косынке.

Вере доверили большое и сложное дело. Она стала связной Северного соединения партизан. Из леса в условленное место партизаны приносили мины, взрывчатку, литературу. Вера забирала и разносила по нужным адресам.

Вот и сейчас после дежурства в больнице Вера зашла на квартиру Самарской за минами. Хорошо, что так обошлось, не обыскали.

Девушка ругает себя за опрометчивость. Ведь могла бы зайти за минами завтра днем. Так было бы надежней и безопасней.

Вот и дом. Вера устало бросает студенческий портфель. В нем медицинский халат, косынка, учебники. Затем осторожно снимает пальто, платье и медленно разбинтовывает длинное холщовое полотенце, опоясывающее тело. Под полотенцем две мины. Отец помогает уложить их в брезентовый мешок и прячет.

— Устала, ясочка? — спрашивает мать.

— Что ты, родная! Дошла без приключений, даже патрули не повстречались.

— Ну иди, иди, поешь кулеша, — говорит повеселевшая мать.

Завтра у Веры свободный от занятий день. Надо отнести мины в Сарабуз, передать их комиссару диверсионной группы Коле Шевченко.

Легко сказать — отнести… До Сарабуза двадцать два километра. Но если идти напрямик, значительно меньше. Так обычно и ходит Вера вместе с напарницей Люсей Сероичковской.

А потом нужно еще встретиться с Людой Скрипниченко, чтобы узнать, когда намечена отправка в лес словацких товарищей. Встреча на улице Карла Маркса у «говорильни» — громкоговорителя, установленного гитлеровцами. Советские войска громили врага, гнали его с родной земли. Но гитлеровская пропаганда по-прежнему продолжала трубить о «доблести германского оружия». Передачи велись на русском языке с трех до четырех часов ежедневно. Место у «говорильни» было единственным, где люди могли собираться, не боясь облав. Сюда приходили и подпольщики — в толпе безопаснее встретиться с партизанским связным, передать информацию, получить задание.

Действовать нужно осторожно. В городе вновь начались аресты. Гестаповцы днем и ночью мечутся в поисках подпольщиков. Гитлеровская разведка подняла на ноги свору тайных агентов, жандармов, полицейских. В помощь гестапо на самолетах в Крым переброшен батальон полевой жандармерии.

…В это утро Вера проснулась раньше обычного. Распахнула окно. Из сада потянулась струя теплого воздуха, напоенного цветущим миндалем. Вера подтянула к себе ветку дерева, сорвала несколько лепестков, положила их в рот. Но почему так тревожно на сердце? Что это — предчувствие или переутомление?

Вчера Вера опять была у партизан. Возвращаясь из леса, сорвалась в овраг, сильно ушибла руку. Рука побаливает, но это пройдет.

Вера умылась, вложила в портфель халат, косынку. Сегодня она дежурит в больнице. После дежурства зайдет к Игнатовой, возьмет листовки, принесенные из леса, разнесет по нужным адресам.

— Уходишь, доню? — окликнула ее мать.

Вера подошла к матери, прижалась к ней, поцеловала.

— Прощай, мамочка. Если задержусь, не волнуйся. Может, переночую у Игнатовой.

— Прощай, моя ясочка…

Так и расстались они в то памятное утро 5 апреля 1944 года, расстались навсегда…

Есть раны, которые не может залечить и время. Как забыть матерям погибших сыновей и дочерей, перед которыми жизнь так и не успела раскрыть свои радужные, неизведанные дали?

Бережно, как самое дорогое в жизни, хранит Ульяна Петровна медицинскую косынку Веры. На ней — последние, прощальные слова дочери, ее кровь.