Евгений Петров - Год рождения — 1917

В эти дни на улицы и проспекты Ленинграда пришел праздник. Его принесли в город ребята в засаленных маскировочных халатах. Остриженных наголо парней рвали на части. Победители боев на Карельском перешейке были самыми зваными гостями в заводских цехах и учебных аудиториях.

На мирный лад перестраивались и студенческие общежития. Так было и в нашей комнате на канале Грибоедова. Гера Захаров сорвал с окон светомаскировку. Швыряя одеяла, он восторженно кричал:

— Разбирайте по принадлежности! И чтобы к вечеру — полный порядок!

От дневного света комната преобразилась. Белели старательно взбитые подушки. Блестел надраенный пол. Уют портила кровать в углу напротив двери.

— Так не пойдет, — проворчал Гера. — Надо заправить и ее.

За эту кровать Гера не раз вступал в бой с комендантом общежития, который намеревался подселить в нашу комнату нового жильца.

— Ни стыда у вас и ни совести, — возмущался Гера. — Коля Пхакадзе воюет. Это вам известно. Коля равноправный член нашей семьи. Мы его ждем, понимаете, ждем!

После обеда общежитие обычно затихало. Наступал не установленный никакими регламентами тихий час. Но однажды тишину нарушило гулкое эхо: по коридору печатали шаг кованые солдатские сапоги. В нашу комнату постучали. Ответили почти хором:

— Войдите!

Дверь распахнулась. Первым увидел гостя Гера. Его будто током подбросило с кровати. Он ошалело закричал:

— У-р-р-а!

Человек в военной форме, перешагнув порог, застыл и, приложив правую руку к козырьку, отрапортовал:

— Прибыл в ваше распоряжение!

Мы окружили гостя. Коля Пхакадзе молча улыбался. Гера, стоявший за спиной Коли, подмигнул: «Толкай, мол, победителя в грудь». Коля, не ожидавший от меня подвоха, покачнулся. Гера ухватил его под мышки. Малыш Гриша Некрашевич вцепился в Колины ноги и, натужившись, оторвал их от пола. Леня Худобин и я, встав друг против друга, подхватили парня за сипну и приподняли. Герой полетел к потолку. Упал на наши руки — и снова вверх.

Мы остановились лишь тогда, когда заметили, что брови Колины потянулись вниз, губы сжались, а в его главах начинала закипать ярость.

Поставив Колю на ноги, мы разбежались кто куда. Заправляя растрепавшуюся форму, Коля презрительно растянул:

— Мальчишки!

— Удивил! — отпарировал Гера. — Америку открыл! Конечно мальчишки. А то еще кто? Ты же, Коля, уже не мальчишка.

— А я что, по-твоему, баба? — обиделся Коля.

— Фью! — свистнул Гера. — Узнаю друга! Прежний: ершистый и задиристый! Не дуйся! Не собираемся обижать. Ты теперь, Коля, муж, воин. Ты — настоящий мужчина!

Расспрашивать Колю о боевых делах было неудобно. Будет лучше, если разговорится сам. Гера все же не вытерпел, спросил:

— Ну как там, на войне-то, было?

— На войне как на войне, — неохотно отозвался Коля, — она везде была: и на земле, и в снегу, и на льду, и под водой, и на соснах, и в воздухе, и черт знает еще где!

— А ты поподробнее, поконкретнее, — просил Гера.

— Читай газеты, там все сказано, — отрубил Коля.

Но свои, выстраданные на войне мысли он все же высказал чуть позже, когда, казалось, что и повода для такого разговора не было.

Филолог прочитал нам рассказ неизвестного автора и предложил, чтобы мы дома сделали пересказ.

Вечером в общежитии Гера, записывая фразу за фразой, шептал:

«Было это в Моравии, в начале девятнадцатого века. Русский полк расквартировался в глухом селе. Солдатам был оглашен строгий приказ: не допускать даже малейших конфликтов с местным населением.

И все же утром поднялся скандал. Одна хозяйка, вцепившись в солдата, кричала, что он украл ее кур. Солдат, которого звали Егорушкой, крестился и божился, но женщина не унималась. В этот момент на улице появился командующий и его свита. Генерал грузно сидел в седле, на его плечах всеми цветами радуги отливали эполеты. Женщина, позабыв про Егорушку, выбежала на улицу и встала на колени перед лошадью генерала. Она молила его сиятельство защитить ее и наказать грабителя.

Солдат стоял на пороге дома, вытянувшись в струнку. Генерал заплывшими глазами смерил солдата, потребовал ответа.

Егор не мог выдавить ни слова. На его лице не было кровинки. На губах застыло подобие улыбки.

Генерал приказал повесить Егора.

Солдата повели на казнь. Егорушка шептал, что, видит бог, он не виноват.

Когда на шею солдата набросили петлю, он обмяк. Поцеловав крест, посветлел и высказал последнее желание. Он говорил, что кару принимает, но не уносит с собой зла. Он прощал ту женщину, сделавшую навет. Просил передать, чтобы она не казнила себя, не убивалась.

Солдата вздернули. Поручик молился и плакал. Не стыдясь своих слез, он гордился Егорушкой, Егорушкой-праведником».

— Все! Разделался с заданием! Сделал пересказ! — радовался Гера, потирая руки.

— Нашел чем хвастаться, — оборвал его Коля Пхакадзе.

— А почему бы и нет?

— Я этим пересказом и не собираюсь заниматься. Это — во-первых. А во-вторых, многое из того, что ты слышал на уроке, у тебя в одно ухо влетело, а из другого — вылетело.

— Не сказал бы! Память у меня шустрая. Я на ней только и выезжаю.

— Вот именно шустрая. Тебе бы только схватить в общем и целом. А детали?

— Какие еще детали?

— Забыл, что хозяйка-то нашла своих кур. Нашла, да поздно. Солдата на тот свет отправили. Выходит, что болваны командовали Егорушкой! Я знаю, что такое приказ. Его положено выполнять. Но прежде чем отдавать — не мешает все взвесить: и «за», и «против».

— Признаюсь, Коля, мне и в голову не приходило, чтобы рассмотреть данный рассказ с точки зрения стратегии и тактики. Я в этих науках не силен. Но задание-то филолога надо выполнять. Как ты думаешь?

— Задание — тоже приказ. Но в данном случае глупый. Даже больше — опасный, как снаряд или мина.

— Скажешь тоже! По-моему, очень миленький эпизод. В конце даже слезу прошибает.

— Вот именно слезу! А нам не умиление, не слеза нужна, нужна ненависть, злость. Кто твой Егорушка? Хлюпик! С таким не навоюешь.

Коля прошелся по комнате, на тумбочке у своей кровати взял в руки свежий номер газеты «Большевистский журналист». Очерк «Мужество», помещенный на третьей полосе, был придирчиво исчеркан. На полях — сплошные вопросы и знаки восклицания.

— Умиление вредно, не лучше и громкая фраза, — продолжал размышлять Коля. — Вы только послушайте:

«Раздался возглас:

— Вперед, за Родину!

Этот клич бросил политрук. Красноармейцы поднялись со своих мест и, увлекаемые великим чувством советского патриотизма, бросились на врага.

Через полчаса высота была взята. Схватка была ожесточенной. Бойцы все время видели в своих рядах политрука. Он умел беседовать с красноармейцами в цепи, на ходу, под огнем противника. Бойцы в эти минуты делились с политруком своими мыслями, и всегда они находили у него ответные чувства — такие же яркие и задушевные».