Ангел Каралийчев - Наковальня или молот

В ясное майское утро потоки солнечного света заливали Княжевское шоссе, склоны Витоши, зеленые поля Бояны, сады Овча-Купели. Было воскресенье, и по безлюдной дороге лишь изредка проезжали, тарахтя колесами, двуколки, груженные молочными бидонами. Вздувшаяся после ночного ливня Владайская река стремительно неслась с гор на равнину, грозя затопить огороды, малинники, вишневые рощицы. На деревянном мосту, перекинутом через реку, остановились двое юношей, разрумянившихся от быстрой ходьбы. Перегнувшись через перила моста, они глядели вниз, на мутную клокотавшую воду.

— Ну и дождичек был ночью, — сказал один.

— Да, — согласился другой. — Я сквозь сон услышал раскаты грома и вскочил. Гроза всегда будоражит меня. Спать больше не хотелось, я зажег лампу, взял книгу и долго читал. А когда задул лампу, на дворе было светло: взошел месяц.

— Я тебя, наверно, рано разбудил?

— Нисколько. Признаться, вставать не хотелось. Зато утро какое чудесное! А ведь я, пожалуй, Люлин почти не знаю. Мне только на Витоше приходилось бывать, у Золотых Мостов.

— А я и туда не хожу. Не люблю лазить по горам. У нас, во Фракии, совсем не так, как здесь. Она вся ровная из конца в конец. Идешь, идешь, а вокруг одни только поля и виноградники, да кое-где курганы торчат. А если бы ты видел Марицу во время половодья! Ну чистое море! — И, помолчав, юноша добавил: — Здесь будем ждать наших или пойдем прямо к монастырю?

— Лучше там подождем, Петко, — ответил его спутник. — По дороге поговорим, помечтаем. — Он снял шляпу и, запрокинув голову, устремил взор на покрытые снегом, ослепительно сверкающие вершины Витоши. Утренний ветерок шевелил его темные кудрявые волосы, приятно ласкал разгоряченное смуглое лицо. Расстегнув ворот рубашки, он с наслаждением вдохнул чистый прохладный воздух.

Друзья зашагали по неровной дороге туда, где виднелись замшелые крыши деревенских домов. На траве, на цветущих ветвях яблонь еще блестели капли дождя. Навстречу им попалось стадо ягнят. Они жалобно блеяли, будто понимая, что их гонят на бойню. От этих звуков сжималось сердце. Друзья посторонились, давая дорогу стаду, потом зашагали дальше.

— Так что же ты читал ночью? — спросил один из них.

— «Что делать?»

— Ты обещал мне дать эту книгу, не забудь.

— Знаешь, читаю и не могу оторваться. Чернышевский — гений! Представляешь, как много мы потеряли бы, если бы роман исчез!

— Как это исчез?

— Ты разве не знаешь, что рукопись была потеряна?

— А кто ее потерял?

— Сейчас расскажу. Это произошло в 1863 году. Чернышевский, находясь в заключении в Петропавловской крепости, написал там роман. Окончив первые главы, он послал их Некрасову, редактору журнала «Современник». Некрасов сам повез рукопись в типографию, но по дороге потерял ее. На следующий день в газете «Ведомости Санкт-Петербургской полиции» появилось объявление: кто найдет и принесет рукопись, тот получит 50 рублей. К счастью, рукопись нашел на Литейной один бедный чиновник и вернул ее Некрасову. Так уцелела эта бесценная книга. Если бы ее нашел какой-нибудь неграмотный человек и пустил на растопку, Рахметов бы сгорел…

— Какой Рахметов?

— Герой романа. Ах, какой это человек, какой человек! Он считал, что может быть счастливым только тогда, когда все люди станут счастливыми. Он презирал роскошь, восставал против эксплуатации человека человеком. Это очень сильный и мужественный человек, твердо верящий в будущее. Представляешь, Петко, он аристократ, но порвал со своей средой, работал плотником, перевозчиком, бурлаком. Тянул бечевой баржи по Волге. Видел картину Репина «Бурлаки»? Вот таким был и Рахметов. Он делал это, чтобы заслужить уважение и любовь простых людей. Все свои деньги он отдал на революционное дело. Но Чернышевский говорит, что таких людей, как Рахметов, еще немного. Честных и добрых людей масса, а таких — мало. Но они в ней — как теин в чае, это двигатели двигателей. Меня смущает только одно. Чернышевский считает, что мир можно изменить с помощью крестьянской социалистической революции, а Маркс и Энгельс в «Коммунистическом манифесте» выводят на передний план рабочих. А вообще-то Чернышевский здорово изобразил борьбу новых людей против допотопного крепостнического общества, темноты и невежества…

Они вошли в село и направились к источнику с горячей минеральной водой, стекавшей в замшелые колоды, над которыми поднимался пар. Вымыли руки, плеснули несколько пригоршней воды в лицо и, сняв пиджаки и перекинув их через плечо, зашагали по сельским улицам, тонущим в сонной утренней дреме праздничного дня.

— А знаешь, что случилось у нас дома прошлой ночью? — снова принялся рассказывать один из друзей. — Когда ко мне попала эта книга, я совсем голову потерял. Не могу оторваться, да и только. Таскаю ее с собой в типографию, читаю во время обеденного перерыва. Однажды отец спрашивает:

«И что это ты, Георгий, все читаешь?»

«Книгу, — говорю, — читаю».

«Я и без тебя вижу, что это книга, а не кирпич».

«Роман», — говорю я с гордостью.

«Роман?»

Дома у нас и слова такого не слыхали. Все посмотрели на меня с удивлением, а ребятишки — те просто онемели… Ну так вот. Я, как ты знаешь, сплю внизу. Очень люблю свою комнатку. У меня там деревянная кровать, столик и керосиновая лампа. После ужина я пошел к себе, мама постелила мне, задернула занавески и пожелала спокойной ночи. Я сразу же ухватился за книгу. Читаю. И чем дальше читаю, тем больше она мне нравится. Потом глаза у меня стали слипаться, и я, чтобы прогнать дремоту, принялся ходить по комнате и читать вслух:

«Я был с вами откровеннее, чем с другими; вы видите, что такие люди, как я, не имеют права связывать чью-нибудь судьбу со своею»…

И вдруг слышу за дверью шепот. Распахнул дверь и вижу отца с матерью, сонных, дрожащих, испуганных. Отец держит в руке старинный пистолет.

«Что случилось?» — говорю.

«Кто у тебя?» — строгим голосом спрашивает отец, оглядывая комнату.

«Никого».

«А с кем ты разговаривал?»

Они волнуются, а меня смех разбирает.

«А ну-ка, — прикрикнул старик, — признавайся, куда ты спрятал того, с кем ты разговаривал?» — и заглянул под кровать.

Еле-еле их успокоил…

Пологие склоны Люлина уходили вверх. Вокруг простирались луга, шумели молодой листвой буковые леса, пахло свежей, умытой дождем зеленью. Друзья ненасытно любовались весенней красотой земли. Они шли, не чувствуя усталости.

— Я, Петко, буду защитником народа, как Рахметов. Знаю, у меня хватит на это сил. Одного лишь мне не хватает — времени. Весь день топчусь у наборной кассы, складываю из литер мертвые истины, мысли тупоголовых государственных деятелей и продажных писак. Как мне все это опротивело! Как хочется набирать такие слова, от которых в сердцах рабочих разгорится пламя! Весь этот старый, опустошенный мир надо сжечь, чтобы он сгорел дотла вместе со всей его ложью и порочностью! Дядя Гаврил мне частенько советует побольше читать. И я читаю. Ночами. Усилием воли прогоняю сон, но иногда чувствую слабость, кружится голова.