Ангел Каралийчев - Наковальня или молот

С волнением предлагаю вниманию читателей этот небольшой сборник рассказов о Георгии Димитрове — учителе и вожде болгарского народа, выдающемся человеке, поборнике правды и мира, стальном воине международного рабочего движения, который в дни Лейпцигского процесса совершил исторический подвиг.

Содержание этого сборника составляют эпизоды из его необыкновенной жизни. Моя книга не является биографией. Я не ставил перед собой цели даже в общих чертах обрисовать облик этого великого революционера. Я лишь попытался средствами художественного произведения отразить некоторые замечательные стороны его характера — безграничную преданность рабочему классу, острый и пламенный ум, коммунистическое бесстрашие, неукротимую энергию борца, благодаря которым молодой наборщик стал вождем революции, завоевал мировую славу, любовь родного народа и бессмертие.

Источником для сборника рассказов «Наковальня или молот» послужили многочисленные книги о Георгии Димитрове, вышедшие в Болгарии и за границей, воспоминания его соратников и современников, доклады, речи, путевые заметки, стенограммы, официальные документы, связанные с его жизнью.

На одной из встреч в Москве советские писатели сказали нам:

— Мы ждем от болгарских писателей книгу о Георгии Димитрове.

Для наших писателей создание такой книги — патриотический долг и дело чести. Автор «Наковальни или молота» убежден, что недалек тот день, когда появится книга, достойная великого сына болгарского народа, написанная вдохновенно, книга, которую захотят прочитать сотни тысяч людей во всех уголках земного шара.

А. Каралийчев

Март, 1958 г.

Рослый бессараб Гаврил Георгиев положил ручку на чернильницу, потер рукой высокий выпуклый лоб, пригладил волосы и взглянул через открытое окно на улицу. Снаружи беспорядочно шумел базар. С грохотом катились по мостовой телеги, громко переговаривались крестьяне, съехавшиеся из ближних сел, какой-то старик монотонно выкрикивал:

— Кому салепа? Вкусный салеп! [1] Салеп — густой сладкий напиток, приготовляемый из ятрышника.

Гаврил Георгиев улыбнулся, взглянул на товарища, который сосредоточенно писал что-то, и окликнул его:

— Мастер!

— Что? — отозвался Георгий Кирков, редактор «Рабочей газеты», и прищурил живые, со смешинкой глаза.

— Ну как, продвигается «хвалебный отзыв»?

— Готов! Длинновато получилось, зато Янко места себе не найдет, когда прочтет.

— А я услышал нудный голос продавца салепа и вспомнил об этом, как его, Петре Бакалове, который все в хвосте у реформистов плетется. Что ты ему такое давеча сказал? Он выскочил из редакции красный, как рак.

— Я-то? — Кирков снял очки и старательно протер их носовым платком. — Целый час я терпеливо слушал, как он порол чушь. Он, видишь ли, считает, что мы должны расширить классовое сотрудничество и покончить с классовой борьбой. Наконец я не выдержал и оборвал его. «Послушай, Петр, ум не настолько глуп, чтобы избрать своей резиденцией твою голову». «А ты меня опять клюнул, Мастер», — сказал он и выскочил за двери. «Нет, — крикнул я ему вслед, — я разборчивый, что попало, не клюю»…

И Георгий Кирков громко рассмеялся. Его пышные усы и остренькая бородка задрожали от смеха.

— Здорово ты поддел его!

За дверью послышались размеренные, неторопливые шаги, деревянные ступени шаткой лестницы заскрипели. Георгий Кирков прислушался.

— Дед идет. Ты заметил, как он ходит со своей тростью? — спросил Кирков.

— Как?

— Идет, размахивая ею, будто отгоняет верных псов Янко Сакызова, которые лают на него в хор с подпевалами Такева.

Кто-то снаружи уверенно нажал на ручку. Дверь отворилась, и в комнату Центрального Комитета вошел руководитель партии Димитр Благоев.

— Здравствуйте, товарищи!

— Здравствуй, Дед! — вскочили со своих мест оба сотрудника редакции.

— Успел подготовиться к выступлению в Народном собрании? — спросил Кирков.

Благоев поставил палку в угол возле своего письменного стола, повесил широкополую шляпу на деревянную вешалку, сел, закинув ногу на ногу:

— Еще нет, но собираюсь задать им всем хорошую трепку. Как это ты выразился, Георгий? Нельзя волкам и овцам быть вместе в одной овчарне, не бывает, чтобы и волки были сыты, и овцы целы. Мы боремся против всех буржуазных политических группировок, которые грызутся между собой из-за одного — кому драть шкуру с болгарского народа. Ты очень метко это сказал, Георгий. Тебе бы роман написать, сатирический. По-моему, никто не умеет так высмеивать и бичевать, как ты. А свою речь я вот как себе представляю. Послушайте и скажите, получается или нет. Либералам я прежде всего припомню 1900 год — последний год прошлого столетия. Помните, что они натворили в Дуран-кулаке и Шабле? Два кавалерийских эскадрона, посланные правительством, зарубили четыреста душ крестьян. Уже тогда болгарские крестьяне поняли, на что способны сынки бывших помещиков да холуев турецких беев, и пошли за нашей революционной социалистической партией. Еще я напомню им о студенческой демонстрации в 1907 году в день открытия Народного театра. Какого числа студенты освистали Фердинанда?

— Третьего января. Я был там, — ответил Гаврил Георгиев. — Кобург выехал из дворца в коляске, запряженной белыми лошадьми. Он важно посматривал по сторонам, ожидая, что народ онемеет от радости, завидев его выезд. Но студенты, перегородив дорогу, остановили лошадей и освистали Фердинанда.

— Все так и было, — кивнул Благоев, приглаживая рукой длинную бороду с проседью, — именно так. После этого случая Фердинанд уволил министра просвещения Шишманова и всех профессоров, приказал закрыть университет и выгнать студентов из Софии. В ответ железнодорожники объявили забастовку, перестали ходить поезда, и все поняли, что с солидарностью рабочих шутки плохи… Да, а затем я поговорю о «подвигах» демократов. И скажу пару слов о нынешнем министре внутренних дел.

— Обязательно! Не успел дорваться до жандармской шашки, как сразу же разогнал общинные советы, — заметил Гаврил Георгиев.

— А на собраниях врал, как сивый мерин. Ты, Дед, не забудь сказать о гнусной роли, которую этот Такев сыграл в Русе. Он вмешался в любовную историю болгарина и молоденькой турчанки, послал в дом, где справляли свадьбу, отделение солдат, и по его милости там было убито 23 невинных человека, — напомнил Кирков.