Елена Михайлик - Незаконная комета. Варлам Шаламов: опыт медленного чтения

Заметим, что у многих зрителей это обстоятельство вызвало яростную реакцию отторжения, возможно усиленную еще и тем, что к «Хрусталеву…», при всей хирургической точности деталей, все же нельзя было отнестись как к литературе факта, отгородиться от него как от давно прошедшего, иррелевантного события.

«Новая проза» играет роль пограничной заставы, образуя зону билингвизма, обеспечивающего контакт между несовместимыми мирами. Причем сама несовместимость, как и зона двуязычия, является частью сообщения. Транслирующего распад через распад – и свободу через свободу.

В «Пестрых рассказах» Элиана Сократ жалуется: «Тебе не досадно, что мы не стали великими и знаменитыми, какими в трагедиях изображают царей, всяких Атреев, Фиестов, Агамемнонов и Эгисфов? Ведь их закалывают, делают героями драм и заставляют на глазах всего театра вкушать страшные яства. Однако никогда не было столь отважного и дерзкого трагического поэта, который вывел бы на сцену обреченный на смерть хор» [94] Элиан 1963: 18–19. Уже после публикации этой статьи, благодаря замечательной работе В. В. Зельченко «В настоящей трагедии гибнет хор», выяснилось, что Элиан в данном случае оказался куда более близким родственником Шаламову, чем того можно было ожидать, ибо перевод С. В. Поляковой существенным образом переформулирует греческий оригинал: «У Элиана, во-первых, сказано не „Тебе не досадно…?“, а, наоборот, „Неужели тебе досадно…?“…во-вторых, на месте „отважного и дерзкого поэта“… стоит „дерзкого и бесстыдного“…» Там, где первоисточник предлагает не мечтать о славе во имя безопасности (даже поэты не убивают хор), русская версия «неминуемо читалась – а возможно, и писалась – с мыслью о том же ахматовском „Реквиеме“, о сонме молчаливых и замолчанных жертв» (Зельченко 2014: 327). . Шаламов выводит на сцену обреченный на смерть хор, вкладывает в его уста обреченную на распад и непонимание речь подземного мира – и присоединяется к нему в качестве хориста, сливается с ним.

Превращая читателя в со-свидетеля, в со-ответственного, в со-временника.

Впервые: «Закон сопротивления распаду». Особенности прозы и поэзии Варлама Шаламова и их восприятие в начале ХХI века // Материалы Международной Шаламовской конференции. М.; Прага, 2017. С. 53–68.

Бацаев 2002 – Бацаев И. Д. Особенности промышленного освоения северо-востока России в период массовых политических репрессий 1932–1953. Дальстрой. Магадан: СВКНИИ ДВО РАН, 2002.

Бацаев, Козлов 2002 – Бацаев И. Д., Козлов А. Г . Дальстрой и Севвостлаг НКВД СССР в цифрах и документах: В 2 ч. Магадан, 2002.

Волкова 1996 – Волкова Е. В . Парадоксы катарсиса Варлама Шаламова // Вопросы философии. 1996. № 11. С. 43–56.

Зельченко 2014 – Зельченко В. В . В настоящей трагедии гибнет хор // Древний мир и мы: классическое наследие в Европе и России. СПб.: Bibliotheca classica Petropolitana. Вып. 5. С. 323–327.

Козлов – Козлов А. Г . Гаранин и «гаранинщина» (Материалы научно-практической конференции) // Материалы сайта «Колыма. ru». http://www.kolyma.ru/magadan/index.php?newsid=392 (02.05.2018).

Кокурин, Моруков 2005 – Сталинские стройки ГУЛАГа. 1930–1953 / Сост. А. И. Кокурин, Ю. Н. Моруков. М., 2005.

Лотман 1993 – Лотман Ю. М. Избранные статьи. Т. 3. Таллинн, 1993.

Михеев 2015 – Михеев М. Ю . Андрей Платонов и другие. Языки русской литературы ХХ века. М., 2015

Рогинский 2013 – Рогинский А. Б. От свидетельства к литературе // Варлам Шаламов в контексте мировой литературы и советской истории. Сборник статей / Сост. и ред. С. М. Соловьев. М., 2013. С. 12–14.

Толковый словарь 1938 – Толковый словарь русского языка / Под ред. проф. Д. Н. Ушакова. Т. 3. М., 1938.

Элиан 1963 – Элиан К . Пестрые рассказы / Пер. С. В. Поляковой. М.‐Л.: Издательство Академии наук СССР, 1963.

Поэтика есть продолжение политики иными средствами.

Одна из вещей, которые, на наш взгляд, следует помнить, говоря о лагерной литературе, – проблема величины. Или, вернее, величин. К началу сороковых Главное управление лагерей обслуживало 17 отраслей народного хозяйства, оперировало восьмимиллиардным бюджетом, распоряжалось площадями в тысячи га и многочисленным трудоспособным и не вполне трудоспособным населением всех категорий.

Соответственно, вопрос, как следует описывать эту Атлантиду, практически не вставал. То, что лагерь по всем своим параметрам – территориальным, демографическим, экономическим – был настоящей страной, семнадцатой (и далеко не последней) республикой в составе СССР и одновременно как бы отсутствовал в ней, отсутствовал настолько, что у всей прочей страны не было языка для описания вещей, с которыми она вообще-то сталкивалась в повседневном быту, казалось не менее важным, чем сам факт его существования.

Как следствие, в традиции советской/антисоветской литературы лагерь присутствует обычно как географическое открытие. Как белое пятно на карте, отъединенная и неисследованная часть физической и культурной географии страны. Территория, которую следует найти, описать, ввести в оборот – и абсорбировать.

Такой взгляд на лагерь, однако, с неизбежностью встраивал в любое повествование о нем целую батарею непреднамеренных грамматических значений.

Когда Александр Солженицын приступал к описанию «этой удивительной страны ГУЛАГ, географией разодранной в архипелаг, но психологией скованной в континент, – почти невидимой, почти неосязаемой страны, которую и населял народ зэков. Архипелаг этот чересполосицей иссек и испестрил другую, включающую страну, он врезался в ее города, навис над ее улицами…» (1: 7), он вряд ли сознательно претендовал на родство с «Затерянным миром», «Землей Санникова», жюльверновским «Путешествием к центру земли» или пятой книгой «Путешествий Гулливера», однако даже в выборе названия фактически опирался именно на эту модель (как и Евгения Гинзбург с «Крутым маршрутом», Сергей Снегов с «Норильскими рассказами» или Юлий Марголин с его практически эталонным «Путешествием в страну ЗЭ-КА» [95] Заметим, что в этом смысле не имеет значения, «всплыл» уже архипелаг или нет, пишет ли это Иван Зайцев о Соловках в 1931-м, Марголин о Пяльме в 1946-м или Олег Волков о своих многочисленных разновременных опытах в 1960-х. ).

Собственно, сам зачин «Архипелага…» – история о том, как на реке Колыме была обнаружена подземная линза льда и в ней – замерзшие рыбы из предыдущих эпох, частично немедленно съеденные присутствующими [96] Очень интересное исследование этой метафоры произведено Николаем Формозовым (Формозов 2011). В частности, он обращает внимание на то, что автор статьи в журнале «Природа», на которую ссылается Солженицын, открыто сожалеет, что ископаемые «представители древней ихтиофауны», съеденные «присутствующими» (т. е. заключенными, работавшими зимой 1942-го на строительстве узкоколейки Сеймчан – Эльген), были «утрачены для науки» и что Солженицын в своем художественном исследовании, пытаясь донести до читателя «что-нибудь из косточек и мяса – еще, впрочем, живого мяса, еще, впрочем, и сегодня живого тритона» (1: 8), таким образом восполняет постигшую науку убыль, возмещая антропологии и географии то, что было отнято у ихтиологии. . История, снабженная саркастическим комментарием: «Мы поняли потому, что сами были из тех присутствующих, из того единственного на земле могучего племени зэков, которое только и могло охотно съесть тритона» (Там же), – задает именно эту этнографическую дистанцию, причем пародийную, заимствованную из альманаха «Мир приключений» и журнала «Вокруг света».