Георгий Санников - Без протокола: невыдуманные истории рассказывают дипломат Александр Богомолов и разведчик Георгий Санников

Слава хорошо помнил голодные годы оккупации, когда они с бабушкой с сумой через плечо побирались за кусочком хлеба по окрестным селам. Не забыть ему и тяжелые послевоенные годы. Он помнил, как отобрал корку хлеба у клевавших ее воробьев и съел. Тяжелая работа в колхозе очень скоро сделала бабушку инвалидом. Но он к этому времени уже заканчивал институт. Не мог он сейчас, офицер, лишить бабушку денежной помощи…

Когда-то, еще в детские годы, он в дорожной пыли босой ногой нащупал что-то твердое. Старинный медный царский пятак. Так началась охватывавшая его все сильнее и сильнее страсть к нумизматике. Ни золотых, ни серебряных монет у него в те годы не было. Медных же у народа было много, вот он их и коллекционировал. К моменту принятия решения возвратиться на родину у него была уже приличная коллекция. Если бы он ее продал, они смогли бы прожить несколько месяцев. Ну а что дальше? Он знал, что подработки любого вида во внерабочее время в его Службе строго запрещены. Физически крепкий, полный сил, энергии, планов и надежд молодой офицер не мог найти выхода, кроме возвращения на прежнее место службы, где был надежный тыл у Вали, а стало быть, и у него.

Москва безжалостно пожирала всю его зарплату, несмотря на максимальные личного характера ограничения. Они, молодые родители, всегда исходили из того, что дети ни в чем и никогда не должны быть ограничены. И рапорт начал свой официальный путь.

Я молча взял карандаш и чистый лист бумаги, разграфил его на столбцы, сверху обозначил зарплату офицера, и мы вдвоем произвели очень любопытную калькуляцию. Семье не хватало что-то около 10 процентов от зарплаты на более или менее нормальную жизнь с двумя детьми и не по своей воле не работающей женой. Это как раз была та сумма, которая бы восполнялась при нормальной государственной квартплате. С квартирами, даже в нашей Службе, всегда было проблемно. За редким исключением, все вернувшиеся из длительных загранкомандировок имели возможность вступить в жил кооператив. Это касалось прежде всего тех, кто не имел никакой квартирной базы в Москве. Я сказал Славе:

— Мы должны что-то придумать. Если ты не возражаешь, я посоветуюсь с нашим парторгом.

Это был великолепный человек, настоящий, как многие его шутливо называли, «партийный двигатель» — В.Н. Андрианов [112]. Слава выдвинул одно-единственное условие — кроме Владимира Николаевича, никто в коллективе не должен знать о его рапорте. Я пообещал…

Выслушав меня, Володя Андрианов не поверил. Мы, теперь уже с ним вдвоем, вновь «поработали» с карандашом и бумагой, с учетом существовавших тогда в Москве цен на продукты и услуги, сопоставив все это с офицерской зарплатой Славы. Вновь все сошлось. В этот же день, уже втроем — парторг нашего подразделения Андрианов, секретарь парткома Службы Г.А. Орлов [113]и я, — долго «раскладывали» по полочкам денежное содержание Славы, даже с учетом почти ежемесячных продуктовых посылок родителей Вали. Та же картина…

Утром следующего дня Георгий Александрович уже один был в кабинете секретаря «большого» парткома, а спустя несколько дней указанием Юрия Владимировича Андропова из его личного квартирного фонда (был такой у главы нашего Ведомства) Славе был вручен ордер на трехкомнатную квартиру. Еще через две недели счастливые Слава и Валя въехали в свое новое жилище.

В числе приглашенных на новоселье был и я. Не пошел. Мне было бы больно и неловко присутствовать на этом торжестве, зная тайные пружины, приведшие к решению этого вопроса. Слава буквально умолил меня взять в знак благодарности и в качестве памятного подарка один из двух имевшихся в его «медной» нумизматической коллекции серебряный рубль, выпущенный в год смерти Петра I в 1725 году женой его Екатериной. Таких рублей в России было немного. «Мой» рубль был с отверстием для цепочки, поэтому, как утверждал «нумизмат» Слава, он особой ценности не представлял. Это попавшее волею печально-приятного события в мою семью украшение всегда было самым любимым у жены, покойной Аллы, а затем и у дочери Ларисы. Теперь я уже могу рассказать дочери историю появления в семье этой монеты и уверен, что этот серебряный знак со временем перейдет по наследству моим правнучкам. Слава Богу, таковые уже имеются!

Когда мы вновь встретились со Славой спустя почти три десятилетия, моими первыми словами были:

— Ну что, Слава! Я был прав. Все произошло так, как я тебе говорил.

Его три маленькие звездочки давно превратились в большие. Он слегка поматерел, посолиднел, но остался таким же, как и раньше, подвижным и внешне и внутренне. Он достойно прошел свой нелегкий путь в Службе длиною в несколько десятков лет, соблюдая, как и положено, все правила этой жесткой, часто беспощадной и опасной игры.

Сейчас он уже пенсионер. Он по-прежнему любознателен, остроумен, не теряет интереса к жизни и не может быть без работы. Любит свою Валю, выросших Ярослава и Богдана. Иногда с ветерком выезжает на своей «вольво», а часть своей любви ко всему живому и доставляющему радость вместе со всеми домочадцами отдает тоже члену семьи и общему любимцу светло-бежевому лабрадору Шанелю…

Так и хочется пожелать молодым сотрудникам Службы: можете поступать, как считаете нужным и правильным, но обязательно слушайте старых и богатых опытом «служивых».

После выхода в отставку я еще многие годы продолжал трудиться, и моя деятельность «на гражданке» почти всегда была связана с Германией, как с разделенной, так и позже с объединенной новой Германией. В разное время я трижды отмечал свои «возрастные» юбилеи в Берлине. Последний раз это состоялось весной 1989 года. В этом же году осенью рухнула стена, и время начало новый отсчет неумолимо бегущей стрелкой Истории. То, что произошло с ГДР, до сих пор отзывается болью в моем сердце. Как образно сказала наша семейная немецкая подруга: «Я легла спать гражданкой ГДР, а проснулась гражданкой ФРГ. И никто не спросил меня, хочу я этого или нет». В объединенной Германии есть силы, которые уничтожают все, что напоминает им Германскую Демократическую Республику. А напрасно. В Республике было много хорошего, что всегда с удовлетворением воспринималось простыми тружениками. Ряд социальных завоеваний в ГДР был утрачен в объединенной Германии. До сих пор немцы делятся на «оси» и «веси» [114]. «Оси» по-прежнему ущемлены в ряде вопросов. Например, в зарплатах и пенсиях. Явная социальная несправедливость.

Работая в системе Минсельхоза, я в качестве одного из руководителей Ассоциации по сотрудничеству с Баварским крестьянским союзом в течение нескольких лет посещал эту замечательную Землю Германии, именуемую самими баварцами «Свободное государство Бавария». Они действительно весьма самостоятельны, специально подчеркивают, что они баварцы. Богатый край, который может прокормить сельскохозяйственной продукцией не только всю Германию, но и часть Европы. Баварцы как-то даже отличаются и внешне, и внутренне от немцев других земель Германии. Баварцы — скромные, работящие люди. Я имел дело с тружениками сельскохозяйственных регионов. У них такие же, как и у наших крестьян, натруженные на земле руки. Все они объединены в Баварский крестьянский союз, который в те годы возглавлял сенатор Густав Зюллер. Мы с ним впоследствии стали большими друзьями. Он не только с большой симпатией относился к советскому, а затем к российскому крестьянству, но и считал себя искренним другом России. К сожалению, его уже нет в живых. Имя его и дела до сих пор помнят крестьяне Баварии. Наша Ассоциация первой организовала обучение наших фермеров новым формам ведения сельского хозяйства на базе баварских фермерских хозяйств. Молодые российские фермеры проходили четырехмесячную практику, работая в баварских хозяйствах. Хорошее начало, которому не суждено было развиться. Я тепло вспоминаю сотрудничество с Баварским крестьянским союзом, обучение наших парней в учебном центре, встречи с теми, кто искренне и с теплом относился к нам. Уверен, что заложенные в те годы в новой Германии и новой России партнерские отношения не только будут успешно развиваться, но со временем перерастут в прочное и взаимовыгодное сотрудничество между нашими странами.