Бронни Вэр - Пять откровений о жизни [litres]

На прощание обняв Эдварда и Лайлу, я от души пожелала им всего самого лучшего. Уезжая, я думала о Джуд, которую держит за руку ее мать, и о силе любви. Сердце мое было полно печали, но одновременно мне было радостно на душе.

Пару лет спустя мне неожиданно пришло письмо от Эдварда. Он рассказал, что Лайла провела с бабушкой несколько замечательных месяцев, прежде чем та тоже перешла в мир иной. Он писал, что перед смертью она совершенно изменилась и даже временами напоминала ему любимую Джуд. После похорон Эдвард и Лайла решили уехать из города и поселиться в горах, поближе к его отцу и чистому воздуху. Около года назад он встретил новую любовь, и теперь у Лайлы должна скоро родиться сестричка.

Я с радостью ответила на письмо, поздравив Эдварда и желая всем счастья. Я с удовольствием поделилась с ним своими воспоминаниями о Джуд: ее улыбке, терпении в болезни, принятии, о решимости донести до других свою мысль. Чувство вины отравляет. Чтобы жить счастливой жизнью, необходимо говорить о своих чувствах.

Я и сейчас помню, как сидела у ее кровати, за окном полная луна освещала залив, а Джуд все говорила и говорила – пока еще у нее была такая возможность, – твердо намеренная быть услышанной.

Я ее услышала. Благодаря ей я узнала счастье выражать свои чувства так же искренне, как тот дельфин, что от радости выскочил из воды.

В домах престарелых мне уже случалось работать с пациентами, страдавшими от болезни Альцгеймера, но Нэнси была моей первой домашней пациенткой с этим заболеванием. До болезни она была доброй и ласковой женщиной, матерью трех детей и бабушкой десяти внуков. Ее муж тоже был жив, но крайне редко заходил к ней в комнату – легко было забыть, что он вообще живет в одном с ней доме.

Три сестры и два брата Нэнси по очереди приходили ее навещать. Вначале заглядывали и друзья, но постепенно их визиты становились все реже. Уход за Нэнси был тяжелым изматывающим трудом. Она была беспокойной пациенткой, и уследить за ней было очень трудно: она не желала оставаться на одном месте дольше минуты и бóльшую часть времени мучилась от тревоги и тоски. Спокойные и умиротворенные минуты выпадали Нэнси – а вместе с ней и мне – редко и ненадолго.

Со временем ее болезненное беспокойство настолько усилилось, что врач и родственники решили увеличить дозу лекарства. После этого Нэнси стала спать днем. Когда она бодрствовала, все, что она говорила, звучало набором бессмысленных звуков и слогов, как часто бывает у людей с Альцгеймером. В ее речи перемешивались части разных слов. Временами в ней можно было узнать английский язык, но нельзя было разобрать ничего структурированного, формального или понятного. Тем не менее я обращалась с Нэнси точно так же, как со всеми своими пациентами, с любовью и лаской, и много разговаривала с ней. Иногда она замечала мое присутствие, а иногда витала мыслями где-то очень далеко и не обратила бы на меня внимания, даже если бы у меня выросла третья рука.

Водить Нэнси в душ входило в обязанности ночной сиделки, хотя иногда этим занималась и я. Мыть ее выпадало мне, если ночь была особенно беспокойной, и в восемь утра, когда я заступала на смену, Нэнси еще спала. Как правило, приходя на работу, я заставала Нэнси в душе. Иногда она улыбалась мне, сидя на специальном табурете, пока ночная сиделка намыливала ее. Так выяснилось, что одна из сиделок использует в работе очень странные методы.

Первый тревожный звонок прозвучал однажды холодным зимним утром. Зайдя в комнату Нэнси, я обнаружила ее лежащей на кровати поверх одеяла, совершенно голой и трясущейся от холода. Она только что была в душе, и во время мытья опорожнила кишечник. Это была довольно типичная ситуация – так происходило со многими пациентами, когда они садились на табуретку для мытья, потому что в ней было отверстие, и они путали ее с сиденьем унитаза. Эту табуретку действительно можно было использовать над унитазом, если пациенту требовалось сиденье выше стандартного. Так что неудивительно, что иногда в душе случались подобные недоразумения.

Нэнси была стеснительной женщиной из скромной семьи. Лежать на кровати совершенно голой, не прикрытой даже простыней, было для нее само по себе травматично. Но кроме этого, она дрожала от холода и казалась хрупким маленьким ребенком. Войдя в комнату и обнаружив ее в таком виде, я немедленно схватилась за полотенце, вытерла ее и накрыла теплым одеялом. Другая сиделка в это время убиралась в ванной комнате. Я не удержалась и сделала ей замечание, сказав, что убраться можно и потом, ведь комфорт пациента важнее чистого пола. Ночная сиделка только пожала плечами.

Второй тревожный звонок прозвучал, когда я сменяла эту же сиделку несколько недель спустя. Я редко ношу наручные часы и вообще предпочитаю не жить по часам, когда это возможно. Поэтому, если по работе мне нужно следовать строгому расписанию, я предпочитаю во избежание стресса выходить намного раньше. Так я больше удовольствия получаю от дороги, будь она долгой или короткой, и куда больше замечаю по пути. В то утро дороги были на удивление свободными, и я приехала на работу очень рано.

После первого неприятного случая в душе ночная сиделка стала мыть Нэнси раньше, так что я больше не заставала их в ванной комнате. Нэнси была не первой нашей совместной пациенткой – за последние несколько лет мы регулярно встречались на пересменке. Вообще-то мы с этой сиделкой нормально ладили, но меня всегда немного смущал ее недостаток эмпатии по отношению к пациентам, из-за которого я сомневалась в ее профессионализме. Мои сомнения возросли, когда я заглянула в ванную комнату поздороваться и увидела, что бедная Нэнси сидит на табурете, синяя от холода, и трясется так, что у нее зуб на зуб не попадает.

На вопрос что происходит, ночная сиделка ответила, что ее учили мыть пациентов именно так. Пару минут, сказала она, пациента нужно поливать ледяной водой, потом пару минут теплой, еще пару минут холодной, потом снова теплой, но заканчивается душ всегда холодной водой. Это улучшает циркуляцию крови, пояснила она. Не исключено, что она даже была права – я и сама всегда чувствовала себя особенно бодрой после купания в холодной реке, – но сейчас это не имело значения.

Дело в том, что на улице стояла зима, и ветер завывал так, что дрожали окна. Даже в помещении нужно было тепло одеваться, чтобы не замерзнуть. Наша пациентка была смертельно больна. Вряд ли улучшение кровообращения могло ей помочь. Нэнси уже была слишком слаба, и прежде всего нуждалась в тепле и комфорте. Нашей задачей было обеспечивать ее благополучие, в том числе следить, чтобы ей было удобно и хорошо, а не оставлять ее сидеть на табуретке, замерзшую и напуганную. По моему глубокому мнению, больше всего ей был нужен уют и любящий уход.