Александр Петрович Колотов - Из рукописей моей матери Анастасии Николаевны Колотовой. Книга 1

— Не будет, — буркнул он.

Шли дни, а Саша по-прежнему занимался не в полную силу. Стал задумчив. Куда делась его былая живость! Видно, было, что он решает про себя какой-то жизненно важный для него вопрос.

В классном журнале вместо пятёрок и четвёрок у сына потянулся унылый ряд троек вперемешку с четвёрками. Да и преподаватели стали говорить, что Саша стал заниматься хуже, стал какой-то скучный, невесёлый, запустил материал по литературе, которой раньше занимался с охотой.

— Уже второе домашнее сочинение не сдал, — пожаловалась его учительница по литературе Любовь Андриановна. — Что с ним?

Каким-то подсознательным чувством я понимала, что упрекать его, постоянно напоминать о необходимости получения знаний, заставлять учиться под угрозой наказания бесполезно.

Любови Андриановне на её вопрос я высказала свои соображения.

— Думаю, что это скоро пройдёт, — под конец нашего разговора успокоила я её и себя.

Тактичная по отношению к ученикам, умная, внимательная к своим воспитанникам учительница по литературе сама нашла к Саше подход после разговора со мной. Смотрю, мой Саша засел за запущенное сочинение. Я не торопилась высказывать своё одобрение.

Прояснилось всё в один из дней начала третьей четверти.

Я на кухне мыла посуду и незаметно наблюдала за сыном. Он ходил по комнате, уперев в ладонь подбородок склонённой головы, и о чём-то размышлял. Потом он поднял голову и, не обращаясь ни к кому, просто для себя неожиданно сказал:

— Это твой долг учиться, если ты можешь учиться.

Сказал так, как что-то выношенное в себе, как вывод, к которому он пришёл после мучительных раздумий. Потом он повернулся ко мне и добавил вопросом:

— Правда, ведь?

Так вот о чем он размышлял всё последнее время! Учиться или не учиться дальше после окончания десятого класса. Если не учиться то можно заниматься с прохладцей, а если куда-то поступать — надо готовиться к урокам посерьёзнее.

— Да, это твой долг учиться, если ты можешь учиться, — повторил он ещё раз и вскинул голову, как будто сбросил с себя всё, что мучило его, что заставляло сомневаться в правильности принятого решения.

«Значит, не прошли бесследно мои старания», — порадовалась я в душе. Понимала я и то, почему ему так трудно было придти к такому казалось бы простому решению.

В том году десятые классы были очень слабыми. Особенно плохо учились мальчики и не только Сашиного класса, но и параллельного. Большинство из них еле-еле тянулось, считая, что дальше учиться им не для чего, а из десятого класса их всё равно выпустят. Саша из ребят был самым сильным. Это как-то отделяло его от них, а он не хотел отделяться. Правда, он не бродил с ними бесцельно по улицам, не собирался для выпивок, но ни прилежания к учёбе, ни стремления учиться дальше такая среда не воспитывала. Не смогли показать необходимость получения знаний и классные руководители десятых классов, хотя сделать это, особенно сейчас, было не так-то уж трудно.

Принятое Сашей решение быстро стало менять отношение к учёбе. Весенние каникулы были полностью использованы для подготовки к экзаменам. Никогда ещё сын не занимался так много. Даже старательный Толя уступил ему в этом.

Кажется, можно было уже успокоиться, если бы не новые огорчения: чем ближе становился конец учебного года, тем грубее становился сын. По тому, как он стал следить за своим костюмом, как долго причёсывал перед зеркалом волосы, примеряя, какая причёска, ему лучше идёт, нетрудно было догадаться, что он хочет обратить на себя чье-то внимание и грубостью старается скрыть своё первое зародившееся чувство.

На этот раз мы оба с мужем начали борьбу с его грубостью. Сына стыдили, взывали к его совести, напоминали о долге перед родителями, но все нравоучения не достигали своей цели. Саша где-то стал пропадать часами, а на вопрос, где он был, или молчал, или отвечал сквозь зубы. Подружился с Игорем, сыном одной из наших учительниц. Игорь окончил школу два года назад. Учился нехотя, не отличался дисциплинированностью и послушанием. Была у него черта — чем-то насолить учителю, вывести его из терпения.

— Игорь, положи ручку! — скажешь, бывало, ему.

Положит, но стоило только отвести от него глаза, как ручка снова оказывалась в его руках и выводила на тетрадях и книгах линии, крючки и закорючки.

После окончания десятилетки Игорь пошел работать на завод. Он не выпивал, как делали многие молодые люди на предприятии, и всё свободное время отдавал спорту. Может быть, это и сдружило Сашу и Игоря.

Я очень боялась, что эта дружба будет во вред учёбе, но этого не случилось. Экзамены Саша сдал одним из лучших, и десятый класс закончил только с тремя четвёрками.

Наступил выпускной вечер. Я знала, что к этому вечеру ученики готовили для себя ужин. После вечера Саша явился только на второй день в девятом часу утра.

— Где ты был? — спросила я его.

— У Игоря, — неохотно ответил сын.

— Что вы там делали?

— Что делали. Спали, конечно.

— Почему же ты не домой пошёл ночевать, а к Игорю?

— А чего? Нельзя что ли? — грубовато ответил сын.

— Что делать у Игоря, если дом есть? В таком состоянии, что ли был, что стыдно было домой показаться? Как Серёжа тогда.

Он с упрёком посмотрел на меня и молча отправился спать.

Я попросила Петра, утром собравшегося в магазин за хлебом, зайти к Игорю на работу и узнать, почему Саша пошёл ночевать к нему. Может, и не надо было этого делать, но я постоянно помнила случай с Серёжей. Тогда он тоже не ночевал дома.

Игорь рассказал, что Саша пошёл провожать его домой, и что он попросил его побыть у них, потому что ему с утра на работу, а он боялся проспать.

— Поди, выпивали с ним?

— Ну что вы! Я сам не люблю этого, — ответил Игорь.

Вечером Саша снова куда-то отправился, ничего никому не сказав. Правда, на этот раз он пришёл ночевать домой.

— Где ты был? — снова поинтересовалась я.

И опять услышала, брошенный сквозь зубы, ответ:

— Надо было.

Обида подступила к сердцу.

— Кто дал тебе право разговаривать так со своей матерью? — накинулась я на него. — Это что, благодарность за то, что тебе дали возможность кончить десять классов? Да?

— Ты что, воспитывать меня решила? Поздно уже, — тихо и спокойно ответил Саша.

Его ответ совсем вывел меня из равновесия.

— Так вот какой ты вырос у нас! Не думала я, что мой сын станет таким грубияном. Вся моя жизнь в вас, а вы…

Я горько заплакала. И не только обида на сына была в этих слезах. Ими выливалась боль за неудачно сложившуюся жизнь, за сломанную душу, за растоптанное доверие, за все, что грузом лежало на душе!

На следующий день я не смогла подняться с постели, точно непомерной тяжестью придавили меня к ней. Острая, колющая боль то тут, то там пронизывали всё тело, заставляла постанывать.