Елена Вайцеховская - Олимпийские игры. Очень личное [litres]

Конечно, она жаждала победы и понимала, что может выиграть, – продолжала говорить Ирина. – Если пересмотреть полуфинальный заплыв, видно, что там Ефимова проплыла вторую половину дистанции значительно быстрее, чем в финале, а главное – плыла именно так, как было нужно. Очень высоко в своей фирменной технике – дельфинном брассе: хлесткие «плотные» ноги, высокий таз и за счет этого – стремительный летящий стиль. В финале она начала «мазать», причем в самый неподходящий момент – на второй половине: на видеосъемке четко видно, как у нее начинает валиться локоть и уходит в сторону рука. И ведь после поворота Юлька хорошо легла на воду. Ей оставалось дотерпеть всего пятнадцать метров. Но в этот момент локоть и пошел вниз, а скорость упала. Даже не видя протокола, я понимала, что вторую половину она плывет медленнее, чем в полуфинальном заплыве. При этом, что парадоксально, Юля показала свой лучший результат. Понимаете, какой у нее запас? После всей пережитой нервотрепки проплыть в финале Олимпийских игр по лучшему результату – вы меня извините. Могу сказать только одно: «Браво, Юлька!»

Когда мы заговорили с тренером о второй оставшейся дистанции, Вятчанина сказала:

– Ну вот смотрите: не так давно Юля проплыла 200 метров за 2.22. С таким результатом она однозначно может бороться за медаль. А учитывая, как сильно Ефимова способна разозлиться и то, что 200 метров – более «шаговая» и соответственно технически более комфортная для нее дистанция, я оцениваю шансы на победу достаточно высоко. Двести метров, безусловно, плавать непросто, но эта дистанция всегда давалась Юле проще, чем стометровка. Она тактически ее лучше чувствует и прекрасно «держит» технику. Сотня более эмоциональна и этим опасна: можно легко поддаться ажиотажу и потерять контроль над собственными действиями, что, собственно, и произошло с Ефимовой в финале. Больше на эти грабли Юля не наступит, я в этом уверена. Мощность гребка у нее есть, опыт тоже, на финише нужно будет перейти на «спринтерский» темп, а это Юля не просто умеет, но и любит делать. Если все это она сумеет сделать четко и вовремя, то все будет в порядке…

… Существует множество слов, позволяющих не называть поражение поражением, но там, в Рио, когда Юля проиграла вторую из своих дистанций, искать их было ни к чему. Все было еще до начала соревнований сказано самой спортсменкой, заметившей, что ей не важно, каков результат, важно, чтобы медаль была нужного цвета. Это мы могли продолжать рассуждать о том, что два серебра – это подвиг и победа, а она… Она просто приняла решение остаться в плавании еще на четыре года, продолжая эту безумную гонку за своей олимпийской мечтой.

За год с небольшим до Олимпийских игр в Пхенчхане я традиционно отправилась в австрийский Рамзау – к биатлонистам. Приехав, узнала, что по соседству тренируются российские лыжники во главе с олимпийским чемпионом Сочи Александром Легковым, и пошла к лыжникам в отель – знакомиться. В надежде, что у гонщика найдется время на интервью. Настроен Александр был благодушно: по всему холлу отеля «Кобальдхоф», где с незапамятных времен селилась российская лыжная сборная, были развешаны рукописные транспаранты, поздравляющие «нашего Александра Геннадьевича» с серьезной жизненной вехой – избранием в Московскую областную думу.

Карьера этого спортсмена не может не привлекать кинематографичостью: Легков выступал на трех Олимпиадах. На двух первых без особого успеха, а в тридцать один год – более чем солидном для спорта возрасте – он не просто реализовал свою заветную цель стать олимпийским чемпионом, но сделал это в заключительной гонке Игр на пятьдесят километров. Ухватил за хвост свой последний шанс. И… остался в спорте.

– Может быть, вам просто страшно уйти? – спросила я тогда лыжника.

– Возможно, есть и это тоже, – ответил он. – Хотя один раз мне уже удалось изменить собственную жизнь и в определенном плане начать все сначала – после Игр в Ванкувере, где я стал четвертым. Это было, как мне кажется, намного страшнее, чем просто уйти из спорта в обычную жизнь. Но насчет страха вы, безусловно, правы: он рано или поздно возникает у любого профессионального атлета. Ты изо дня в день делаешь определенную работу, знаешь свой распорядок дня, причем каждый из этих дней расписан на много месяцев вперед, знаешь, что и как должен делать, чтобы появился результат. Кто-то живет так десять лет, кто-то двадцать. А потом уходишь и чувствуешь себя как птенец, выброшенный из гнезда на дорогу…

Спустя полтора месяца лыжника отстранили от гонок. Мера была объявлена временной, но еще через год, 1 ноября 2017-го, дисциплинарная комиссия МОК вынесла решение: аннулировать результаты Легкова, показанные на Играх в Сочи и пожизненно его дисквалифицировать.

Тогда мы еще не знали, что вслед за Легковым под дисквалификацию попадет еще целый ряд российских звезд, что позже все они будут оправданы и восстановлены в правах, но это произойдет уже поздно: в Пхенчхан отправится совсем молодая лыжная команда, собранная из вчерашних юниоров, а в биатлоне олимпийский допуск получат всего четыре спортсмена. И что всей российской команде будет отказано в праве выходить на старт под своим флагом. Вообще выходить с флагом. Носить российские цвета на одежде и даже красить ногти в российский триколор. Петь гимн или слушать его – вслух…

Все происходящее казалось абсурдным, но никто ничего уже не мог с этим поделать. Началась война.

Известный военачальник начала XIX века Карл фон Клаузевиц сказал однажды: «Война – это продолжение политики иными средствами». Он вообще был мыслящим человеком, этот пруссак, ставший выдающимся теоретиком войн. Среди множества цитат и афоризмов была и такая: «Вообразите себе схватку двух борцов. Каждый из них стремится при помощи физического насилия принудить другого выполнить его волю; его ближайшая цель – сокрушить противника и тем самым сделать его неспособным ко всякому дальнейшему сопротивлению».

Эти слова фон Клаузевиц написал не о спорте. А о войне, сравнив ее со спортивным единоборством. Когда допинговая вакханалия вокруг российской сборной набрала силу, достаточно было провести обратное сравнение и взять на вооружение военную лексику, чтобы в порядком затянувшемся фарсе все встало на свои места.

Тогда я постоянно размышляла, почему же мы оказались не готовы к этой войне и почему, когда она была развязана и на страну обрушился поток чудовищных обвинений, начали сдавать позицию за позицией? Возможно, потому, что почти все руководители российского спорта карьерно выросли и заняли руководящие посты в абсолютно «мирное» по спортивным понятиям время. Они научились договариваться и произносить речи, организовывать соревнования любого масштаба и перерезать ленточки на открытии стадионов и дворцов. И неудивительно, что они оказались неспособны работать в условиях военного времени: стали пытаться договариваться с противником, который договариваться изначально не намеревался, а планировал вести осаду, направленную на абсолютное истощение оппонента: сначала были нащупаны наиболее уязвимые места, затем нанесен ряд вроде бы разрозненных и не связанных между собой ударов типа не слишком аргументированных, но очень качественно раскрученных в мировой (и российской в том числе) прессе фильмов Хайо Зеппельта, докладов Макларена и откровений Григория Родченкова. Ну а потом все как-то враз превратилось в снежный ком, заставив Россию спешно занимать оборонительные позиции.