Елена Вайцеховская - Олимпийские игры. Очень личное [litres]

У меня довольно быстро сложилась на Играх своя традиция. В первый же день соревнований, мысленно обматерив болельщика, облившего меня кока-колой, я вдруг поняла, что нечаянный инцидент подарил мне поистине гениальное решение главной проблемы любого крупного турнира – беспрепятственного доступа к спортсменам. Едва завершался очередной заплыв, приносящий золотую медаль, я немедленно выливала себе на голову бутылку минеральной воды и прямо в купальнике и шортах (такая форма одежды воспринималась на трибунах открытого бассейна совершенно органично) мчалась самым коротким путем, через раздевалки спортсменов, на бортик. За все время Игр ни одному охраннику даже не пришло в голову проверить у меня аккредитацию – они просто привычно уступали дорогу, как уступали ее спортсменам. А на бортике, под специальным тентом, куда после финиша выходили участники заплыва, меня ждал Карлос…

Этот коренастый, средних лет костариканец-волонтер, улыбчивый и добродушный, должен был следить как раз за тем, чтобы в закрытую для посторонних зону не просачивались представители прессы. После первой победы Садового он дал мне возможность поздравить пловца, сам взял у него автограф и, как бы невзначай, не поворачивая головы в мою сторону, произнес:

– Вы, конечно, знаете, что не должны тут находиться…

– Конечно, знаю, – честно призналась я, одновременно выгребая из кармана шорт и протягивая охраннику заготовленную для такого случая горсть российских значков.

– Тогда переверните карточку аккредитации обратной стороной, чтобы не было видно, что вы – журналист, – улыбнулся он. – Я никому не скажу. Кстати, меня зовут Карлос…

Именно в том коридоре под тентом я видела и запоминала множество скрытых от других деталей. Окровавленные руки Таяновича, которые он с такой силой бросал на бортик в эстафете, что ободрал все костяшки пальцев. Слезы Мэтта Бионди – великого спринтера, проигравшего Саше Попову самую короткую дистанцию вольным стилем. Пережитое им же жуткое унижение при попытке войти в зал пресс-конференций после стометровки, на которой американец остался за пределами тройки. «Эта комната предназначена только для призеров», – холодно произнес тогда охранник, красноречиво выставив перед семикратным олимпийским чемпионом растопыренную ладонь.

Посещение пресс-конференций превратилось в отдельный аттракцион. Притчей во языцех там стали постоянные выпады одной английской журналистки в адрес русских. «Вам же нечего есть!» – бросила она в сердцах Садовому после тщетных попыток выяснить у пловца, что изменилось (естественно, в худшую сторону) в явлении, именовавшемся некогда советским спортом. «Мы голодные, – согласился Садовый. – И злые. А это, знаете ли, гремучая смесь».

– Чем вы можете объяснить, что в плавании успехи пловцов США стали скромнее? – спросила та же англичанка Попова после того, как он выиграл в Барселоне уже второе золото.

– Я бы посоветовал американцам приехать потренироваться в Россию. Может, им трудностей не хватает? – мило улыбнулся он.

– Как, по-вашему, сможет ли Бионди оправиться от нокдауна, в котором оказался по вашей вине?

– Думаю, что это был нокаут.

– Но это же вопреки всякой логике!

– А у нас многое происходит вопреки логике, – улыбнулся Попов. – Если ваши коллеги не возражают, я готов обсудить эту тему. Начиная, скажем, с 1917 года…

На пресс-конференции Александр Карелин валял дурака.

Впрочем, если судить по протоколам соревнований, дурака он валял и на ковре. А что еще можно подумать, если в четырех схватках из пяти он победил досрочно: за полторы минуты отправил отдыхать канадца Эндрю Бородоу, за две с небольшим – кубинца Россела Меса. На румына Иона Григораша ушло пятнадцать секунд. В финале же чемпион мира, двадцатикратный чемпион Швеции Томас Юханссон продержался не дольше канадского борца. И только финна Юху Ахокаса наш борец победил по баллам.

После того как золотая медаль была наконец торжественно водружена на шею российского борца, Александр в ранге уже двукратного олимпийского чемпиона солировал перед диктофонами и камерами в окружении почти исключительно западных журналистов.

– Какой медали вы больше радовались – сеульской или барселонской?

– Конечно же, этой. Радоваться в Сеуле у меня совершенно не было сил. А здесь и не напрягался особенно, но Олимпийские игры есть Олимпийские игры. Выиграл – значит, герой.

– Расскажите о ваших ощущениях во время финальной схватки.

– А что рассказывать? Как боксеры говорят: я его – тюк, он меня – тюк. Я его – тюк, и попал.

– Вы не устали от побед?

– Я слишком хорошо помню все свои поражения, особенно последнее – в 1987 году на чемпионате СССР. Поэтому победы надоесть мне не могут.

– Когда вы в последний раз проигрывали иностранным борцам?

– Ни разу в жизни.

– Правда, что вы пишете стихи?

– Я бы не стал называть то, что я пишу, стихами.

– Говорят, вас приглашали сниматься в Голливуд?

– Говорят.

– И уже назначены пробы?

– Пока нет.

– Но у вас есть агент?

– Думаю, что это не имеет никакого отношения к Олимпийским играм.

– Можно узнать, какую роль вам предложили?

– Играть бородавку на лице динозавра…

В борцовский зал я попала в тот день случайно. Кто-то из коллег принес мне прямо в бассейн записку от руководителя бригады «Спорт-Экспресс» в Барселоне Владимира Гескина: «Сразу после заплывов постарайся успеть на борьбу. Это барселонский институт физкультуры – соседнее с бассейном здание. Сегодня должен выиграть Карелин. Никто из наших туда физически не успевает, так что вся надежда на тебя…»

Это был приказ. Проклиная все на свете: позднее время, Гескина, американцев, выигравших у Объединенной команды комбинированную эстафету в плавании и порядком подпортивших настроение всем российским болельщикам, – я сломя голову помчалась в соседний зал, судорожно вспоминая на бегу, что мне известно о греко-римской борьбе.

В голову навязчиво лез единственный эпизод. В конце восьмидесятых я погнала на сервис свою «Ниву». Эти модели тогда обслуживала лишь одна станция в Москве, поэтому приезжать следовало как можно раньше.

Очередь я заняла одной из первых, но въехать на территорию мне никто не позволил. Мимо по отмашке того или иного автослесаря в ворота периодически заезжали другие машины. После пяти или шести часов ожидания я не выдержала – заплакала, усевшись прямо на тротуарный бордюр и уткнувшись лицом в колени.

В этот момент на плечо легла тяжелая рука:

– Почему плачешь?

Я подняла голову и увидела молодого, коротко стриженного лысоватого парня в такой же, как в тот день была на мне, тренировочной куртке с буквами «СССР». Уши у него были сломаны, глаза метали смешливых чертиков. Он бросил взгляд на мою машину и сразу все понял.