Роман Гуль - Я унес Россию. Апология русской эмиграции

Было бы лицемерием, если б я не сказал, что такие отзывы о журнале давали и дают силы — в очень трудных условиях — вести «Новый журнал». Это — мой посильный вклад в борьбу с антикультурой большевизма, борьбу за творческую свободу — а стало быть, и политическую и гражданскую свободу человека. Когда-то в XVI веке на съезде в Борисе Мартин Лютер произнес знаменитую формулу непримиримости: «Hier steh ich. le h kann nicht anders» («На этом стою. По-другому не могу»). Так и я — «по-другому не могу».

За последние годы в журнале печатались новые сотрудники: В. Блинов, В. Крейд, профессор А. Опульский, А. Солженицын, профессор А. Федосеев, М. Бернштам, М. Михайлов, Ю. Фельштинский, Е. Магеровский, М. Гольдштейн, Д. Штурман, Лидия Иванова, Д. Бобышев, И. Белоусович, Ю. Зорин, Н. Моравский, полковник М. Гардер, Б. Закович.

Из прозы были напечатаны рассказы или отрывки из повестей Э. Абросим, П. Ершова, С. Ильина, Ю. Кашкарова, П. Палия, В. Писарева, А. Шепиевкера и др. Особо следует отметить «Похвалу Российской поэзии» недавно скончавшегося Ю. П. Иваска. Покойный А. Раннит опубликовал неизданные стихи Пастернака «Неизвестный Б. Пастернак в собрании Т. Витни». В нескольких номерах печаталась переписка И. А. Бунина и М. А. Алданова, подготовленная профессором А. Звеерсом. На протяжении нескольких лет мы печатали интереснейшие воспоминания умершей в Советском Союзе М. Л. Шапиро — «Женский концлагерь». Были напечатаны воспоминания спутницы адмирала Колчака А. В. Тимиревой, воспоминания А. И. Гучкова, воспоминания А. Штейгера, отрывки из дневника гр. Е. Н. Разумовской, письма Рцы (И. Ф. Романова) к Б. В. Розанову.

В последние годы «Новый журнал» во многом обязан своим существованием большим друзьям этого старейшего русского журнала за границей (и второго по старшинству после «Нового мира» — на русском языке) — Т. Витни и С. Биштаку.

С Георгием Ивановым я познакомился (мельком, «без слов») осенью 1922 года в Берлине, в «Доме искусств», в кафе «Леон» на Ноллендорфпляц. Познакомил меня поэт Николай Оцуп, с которым в Берлине я общался (он привез из России привет от моего однокашника по Пензенской гимназии (и его приятели) В л. Борисова, вероятно погибшего, ибо он был близок к М. Н. Тухачевскому, тоже нашему гимназисту). Больше в Берлине Г. Иванова я не встречал. Живя с сентября 1933 года в Париже, я Г. Иванова тоже не встречал. Встретил я его (то есть «заново познакомился») лишь в 1946 году в Париже, после войны. Но «новое знакомство» было кратким: встречался раза два на литературных собраниях. Так что наша «переписка через океан» с 1953 года по год смерти Г. Иванова (26 августа 1958 года) правильно в одном из его писем названа «эпистолярной дружбой». В моем архиве — шестьдесят два письма Г. Иванова и сорок семь копий моих ответов. На копиях моих писем все даты налицо. На письмах Г. Иванова дат, к сожалению, почти нет (есть на очень немногих, которые я печатаю). В некоторых письмах (его и моих) кое-что опускаю (резкости, отзывы о живых еще людях).

1953

5, av. Charles de GauUe Montmorency (S.et 0.)

Дорогой Роман (Николаевич?)

Простите, если я ошибаюсь в Вашем отчестве. Ведь мы, в сущности, почти не были знакомы. Во-первых, очень, очень благодарю Вас за отзыв о «Петерб. зимах». Особенно меня обрадовало, что Вам понравились позднейшие мои статьи — о Блоке и о Есенине. И поверьте, то, что это написали Вы, мне очень дорого: от «Генерала БО» — до «Коня Рыжего», я очень люблю и «уважаю» Вас как блестяще одаренного писателя. Кстати, еще до получения «НЖ» я сговорился с Мельгуновым о ряде отзывов о книгах Чеховского издательства. Так что, когда Вы мою рецензию о «Коне Рыжем» прочтете — не подумайте, что я Вам плачу комплиментами за Ваши комплименты, — все, что там сказано, сказано от души.

Хорошо. Теперь вот что. Одновременно с этим письмом я посылаю на Ваше имя единственный экземпляр повести И. Одоевцевой и свои стихи для «Нового журнала». Думаю, так правильней, ибо возможно ММ Карпович уехал опять в Европу и до осени рукописи будут валяться в Кембридже, ожидая его.

Прошу Вас, как члена редакции, о следующем: мои стихи напечатать не вместе с прочей поэтической публикой, а отдельно. (В хвосте — это не имеет значения.) Прошу это и потому, «что приятнее не мешаться с Маковскими», и потому еще, что эти стихи «Дневника» — нечто вроде поэмы (для меня). Если М. М. Карпович сидит у себя — будьте любезны, передайте ему, что мы просим прислать нам под эти рукописи, не дожидаясь печатания, общий аванс. Суммы не называю, но само собою, каждые лишние 10 долларов очень существенны. Если его нет и Вы можете «своей властью» исполнить эту просьбу, сделайте это, пожалуйста, по возможности быстро. Во всяком случае будьте милым, черкните мне обратной почтой — как и что. И европейский адрес М.М. — если он в Европе.

И. В. Одоевцева шлет Вам сердечный привет и просит сказать, что она всегда помнит Вашу дружескую услугу с кинематографистом Зильбербергом, в свое время чрезвычайно выручившую нас. Прибавлю от себя — мало кто из литературной братии поступил бы так, как Вы — особенно с незнакомыми людьми из «другого лагеря». Как правило, даже «друзья» поступают наоборот. Так ответьте, пожалуйста, насчет аванса и Карповича. Еще раз Вам очень благодарю за рецензию. Преданный Вам Георгий (Владимирович) Иванов.

31 мая 1953 г.

5, av. Charles de Gaulle

Montmorency

Дорогой Роман Борисович,

Очень благодарю Вас и за «неимоверную стремительность», с которой Вы прислали мне чек, и особенно за милые слова о моих стихах. То, что они Вам нравятся, мне очень дорого. Я совершенно так же, как Вы писали о себе в предыдущем письме. — равнодушен к мнению «сволочи», будь то восторги или ругань. Последняя даже больше забавляет меня. Но если пишешь стихи для нескольких человек, тем ценнее и дороже, если один из этих нескольких тебя так нежно и лестно приветствует. Тем более, что от Вас, скажу начистоту, я этого не ждал. Видите ли, «добрые друзья» не раз сообщали мне, что Вы меня терпеть не можете, считаете «эстетом», «мертвецом» и т. д. И Ваша рецензия была для меня большим и вполне неожиданным сюрпризом. Не будь ее, я бы не обратился непосредственно к Вам и, м. б., так бы никогда не узнал, что Вы не враг, а друг. Очень жалею теперь, что пока Вы были в Париже, не столкнулись где-нибудь с Вами — мы бы наверное сошлись и близко подружились. Но так всегда или почти всегда в моей странной жизни.

Моя жена, напротив, торжествует: «я тебе говорила». Она действительно всегда, с очень давних времен тянулась к Вам и была Вашей горячей поклонницей, ставя в пример Ваши книги, от которых «прежде всего нельзя оторваться» — начал читать и обязательно прочтешь в один присест, «не то, что этот выматывающий кишки Алданов» (сравнивая — с чем я вполне соглашался — Вашего «Азефа» и его).