Роман Гуль - Я унес Россию. Апология русской эмиграции

Подпольщики-большевики, в октябрьские дни захватившие власть над Россией, в большинстве своем носили псевдонимы: Ульянов-Ленин, Бронштейн-Троцкий, Джугашвили-Сталин, Радомысльский-Зиновьев, Скрябин-Молотов, Судрабс-Лацис, Баллах-Литвинов, Оболенский-Осинский, Гольдштейн-Володарский и т. д. По-моему, в этом есть что-то не случайное и страшное. Тут дело не только в конспирации при «царизме». Псевдонимы прикрывали полулюдей. Все эти заговорщики-захватчики были природно лишены естественных, полных человеческих чувств. О полноте чувства жизни хорошо у Пастернака говорит Живаго: «Человек рождается жить, а не готовиться к жизни. И сама жизнь, явление жизни, дар жизни так захватывающе нешуточны…». Жизни псевдонимов были вовсе не жизнью людей. Их жизнью была исключительно — партия. В партии интриги, склока, борьба, но главное — власть, власть, власть, власть над людьми. Кто прочтет книги бывшего большевика Н. Валентинова «Встречи с Лениным» и «Малознакомый Ленин» или книгу дочери Сталина Светланы Аллилуевой «Только один год», увидит разительное сходство октябрьских «псевдонимов» с «Бесами». Для меня эти «псевдонимы», эти вульгарные материалисты были получудовищами.

Хорошо сказал о деле псевдонимов — о так называемом «коммунизме» — А. И. Солженицын в речи в Америке: «Дело в том, что суть коммунизма — совершенно за пределами человеческого понимания». И еще лучше пояснил это И. Шафаревич: «Социализмом движет инстинкт смерти». Но вся эта правда была сказана двумя замечательными людьми через шестьдесят лет после начала дела псевдонимов. В декабрьские же дни 1917 года эта «смерть» неосознанно ощущалась мной в странной и страшной тревоге — псевдонимы несли и физическую смерть множеству людей, и духовную смерть исторической России. «А на Россию, господа хорошие, нам наплевать!», — сказал псевдоним № 1 Ленин, и всем подручным ему псевдонимам на Россию было действительно «наплевать». Многие из них к России кроме ненависти ничего и не питали.

Российская мужицкая вольница, разлившаяся по стране после Октября, в сути своей была не только псевдонимам чужда, но и смертельно опасна. Псевдонимы это прекрасно понимали, они боялись мужика. Это был их «потенциальный враг». И это вполне по Марксу, ненавидевшему всякую деревню. Много чернил извели Маркс и Энгельс на писания об «исконном идиотизме деревни». Русская мужицкая вольница 1917 года была, конечно, стихией врага Маркса — Бакунина. Петр Струве говорил, что большевизм — это смесь западных ядов с истинно русской сивухой. Да. Псевдонимы были западным ядом, а бакунинское мужицкое буйство — истинно русской сивухой. Захватившие власть псевдонимы, демагогически подогревая мужицкое погромное буйство, ненависть к имущим, ненависть к государственности, ненависть к церкви, ненависть к прошлому, — потихоньку плели и для мужика бесовскую марксистскую удавку, свою мертвую петлю.

Предвестник Ленина Петр Никитич Ткачев (под конец своей короткой жизни — сумасшедший) в свое время писал: «Захват власти — это только прелюдия революции <���…> Насильственным переворотом не оканчивается дело революционера. Захватив власть, они должны уметь удержать ее и воспользоваться ею для осуществления своих идеалов» {4} 4 Самая «гениальная идея» П. Ткачева была, конечно, в предложении для наиболее скорого наступления революции убить всех без исключения жителей Российской Империи старше 25 лет. Об этом в своих воспоминаниях рассказала его сестра А. Анненкова, известная детская писательница своего времени, упомянув, что от этой идеи Ткачев впоследствии отказался. Немудрено, что 44 лет от роду Ткачев умер в доме умалишенных. Известно, что Ленин необычайно высоко ценил Ткачева-революционера и предлагал «всем его изучать». . Того же мнения был и Маркс. И Ленин при помощи своих псевдонимов террором, тюрьмами и концлагерями, которые он создал на пятнадцать лет раньше Гитлера, осуществил «свои идеалы». Мужика сначала укрощали комбедами, заградотрядами, продотрядами. И наконец Сталин в «раскулачивании» просто убил пятнадцать «миллиончиков» крестьян, как пишет А. И. Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГ» {5} 5 А. Солженицын. Архипелаг ГУЛАГ. 1918–1956. Париж: ИМКА-Пресс, 1974. . Пятнадцать миллионов жизней (мужчин, женщин, детей) — это примерно пять Норвегии (если поголовно вырезать!), или три Швейцарии, или пять Израилей. И что же? Чем ответил на это массовое убийство культурный Запад? В левых и социалистических органах статьями о том, что коллективизация может быть «интересным социальным и экономическим экспериментом»! Пятнадцать миллионов убитых вызвали — «научный интерес». Когда люди это писали, они не понимали, что подписывают себе самим смертный приговор.

О психике Ленина интересные сведения приводит Н. Валентинов в книге «Встречи с Лениным». Он рассказывает, что близкий к Ленину в течение лет, известный большевик и писатель А. А. Богданов, по профессии врач-психиатр, в 1927 году говорил Валентинову: «Наблюдая в течение лет некоторые реакции Ленина, я, как врач, пришел к убеждению, что у Ленина бывают иногда психические реакции с явными признаками ненормальности».

Тогда, в декабрьские дни 1917 года, во мне жили два чувства: дневное и ночное. Дневное говорило: единственный путь — ехать на Дон и оттуда силой, железом подавлять всеобщий развал и бунт, дабы ввести страну в берега законности, правопорядка и отстоять идею Учредительного собрания. Но ночью меня охватывала жутко-пронизывающее чувство. Казалось, что Россия летит в пропасть и дна у этой пропасти нет и никогда не будет, что страна гибнет навсегда, навеки, Признаюсь, и теперь, через шестьдесят лет, ко мне то и дело возвращается это ночное чувство. Кажется, что стремительный лёт России в бездонную пропасть не кончился и через шестьдесят лет, что Россия все еще куда-то летит и летит, не достигая дна. А до дна дойдет только во всеобщем космическом атомном катаклизме, когда и она и другие страны превратятся в отравленные полупустыни с миллионами трупов. Вот тогда ленинская «авантюра во всемирном масштабе» закончится. Дно будет наконец-то достигнуто.

Итак, в сочельник 1917 года я и брат (скончавшийся в 1945 году во Франции) решили ехать к Корнилову на Дон на вооруженную борьбу с большевизмом. Нас было шестеро «толстопятых» пензяков: Борис Иванов (нынче в Америке, в Детройте), Н. Покровский (отбыл советский концлагерь, умер в Болгарии), Эраст Вашенко (убит в «ледяном походе», на Кубани) и Дм. Ягодин (мой однополчанин и друг, прапорщик из бывших семинаристов).

До Новочеркасска добрались с подложными документами. Через день-два пошли записываться в бюро Добровольческой армии. Представились заведующему — гвардии полковнику Хованскому. Вылощенный, пшютоватый петербуржец, «аристократически» растягивая слова, сказал нам: «Поступая в нашу (это он подчеркнул) армию, вы должны прежде всего помнить, что это не какая-нибудь рабоче-крестьянская армия, а офицерская!». Прием Хованским меня поразил. «Неужели, — думал я, — он не хочет, чтобы это была народная армия, а хочет только офицерскую?» На Дмитрия Ягодина прием произвел такое впечатление, что на другой же день он решил ехать назад в Пензу. Он долго уговаривал и меня. «Разве ты не видишь, — говорил он, — что такая „офицерская“ армия победить никогда не сможет?». В глубине души я чувствовал, что Дмитрий прав. Но психологически я для себя «отрезал все концы». И я остался. Не одни же Хованские в армии, думал я — мы приехали к казаку Корнилову.