Роман Гуль - Я унес Россию. Апология русской эмиграции

На судьбе демократической Веймарской республики Германии еще раз подтвердилась правда шекспировской фразы; «История — это страшная сказка, рассказанная дураком». Помню, в каких-то мемуарах я читал, что лидер немецких социал-демократов Фридрих Эберт, бывший рабочий, седельщик, человек здравого смысла, после поражения своей страны предупреждал Антанту (Францию и Англию) от свержения германской монархии. Этот бывший рабочий считал, что немецкому народу нужна традиционная форма правления — монархия. Недаром после краткой и неудачной революции 1848 года, которую больше делали интеллигенты, а не народ, берлинские портные дефилировали перед королевским дворцом в Берлине с плакатами: «Unter deinen Flugeln kann ich ruhig biigeln». В 1918 году новым конституционным монархом мог стать кто-то из молодых Гогенцоллернов. При социал-демократическом министерстве и большинстве социал-демократов в рейхстаге это было бы, вероятно, не плохо.

Но Антанта не вняла предупреждению Эберта. И он был избран первым президентом Германской республики. Второй президент, фельдмаршал фон Гинденбург, в своей речи о скончавшемся Эберте говорил как о благороднейшем патриоте и крупном государственном деятеле, оказавшем Германии неисчислимые услуги.

За почти пятнадцать лет жизни в Германии я узнал немцев {19} 19 Разумеется, я говорю о немцах 20-x годов. Немцев 80-х годов я не знаю. М. б. немецкий национальный характер изменился за пережитые трагические десятилетия гитлеризма, войны, оккупации. Ведь традиционный русский характер (дореволюционный) после 60 лет ленинизма переделался до неузнаваемости. Конечно, Андрей Дмитриевич Сахаров и сотни других «диссидентов» не в счет. Но homo soveticus существует, и русскости (ее положительных черт) в нем и не ночевало. Взять, к примеру, проф. А. Зиновьева. В интервью газете «Гералд трибюн» он сообщает, что предпочитает Солженицыну Брежнева (убийцу бессчетного числа людей!). Или его же заявление газете «Матэн», что дай русским хоть все свободы-рассвободы, все равно будут «голосовать за коммунистов». В опровержение этой советской басни не буду приводить исторические факты, что в 1918 году, несмотря на большевицкую диктатуру, при выборах в Учредительное собрание большевики собрали ничтожное меньшинство голосов, не буду говорить о вооруженном сопротивлении коммунистам — военных, интеллигенции, крестьян, рабочих, — ибо скажут: эк куда хватил! старина какая! Приведу из недалекого: как во время Второй мировой войны миллионы русских, украинцев, кавказцев «проголосовали ногами» — против коммунистов, сдаваясь в плен иль с опасностью для жизни уходя на Запад, куда глаза глядят. и думаю, что предупреждение Эберта было мудро. Немцы — народ прирожденный дисциплине, иерархии, организованности, труду. В них нет стихии российского окаянства. К бессмысленному, анархо-нигилистическому взрыву — «все поехало с основ» (который погубил Россию 1917 года, ибо именно его оседлал Ленин для захвата власти, потакая с ума сошедшему «от свободы» народу) — немцы, как народ, не расположены. Этих чувств, этой тяги к «безграничной свободе» в немцах нет. «Der Mensch ist nicht geboren frei zu sein», — полагал Гете. Недаром Бакунин в «Исповеди» Николаю I писал из Шлиссельбурге кой крепости, как под конец жизни в Германии он возненавидел немцев: «Немцы мне вдруг опротивели до такой степени, что я ни с одним не мог говорить равнодушно, не мог слышать немецкого языка и немецкого голоса». Бакунин писал несомненно искренне. Немцы (сперва германцы, потом австрийцы) и выдали его к черту — русскому царю, чтоб отвязаться от этого скифа, предлагавшего выставить «Сикстинскую Мадонну и прочие знаменитости» на дрезденских баррикадах. Не выставили.

Откуда же «произрастают» все эти нелепые и не соответствующие действительности заявления ибанского профессора логики А. Зиновьева? Они «произрастают» оттого, что он неподдельный homo soveticus и мыслит по «гомосоветски». И Зиновьев не один. Ибанский поэт Иосиф Бродский дал еще более интересное «интервью» итальянской газете «Република». Отрицая (для себя) всякую оппозицию коммунизму, этот господин называет себя: «я — непослушный раб». По его слезливым письмам «дорогому Леониду Ильичу» (Брежневу) в его «непослушности» приходиться усомниться. Но что он «раб», это с подлинным верно. Вот что о жизни в СССР рассказывает итальянцам этот советский pair. «Жизнь абсолютно нормальная <���…> в 1972 году работники КГБ поставили меня в известность, что я должен уехать. Вот так я и уехал. Ничего особенного». (Беру сведения об этом «интервью» из статьи Е. Нагина «Римские письма». НРС. сент. 1980) По Бродскому, качественно, оказывается, нет в советском концлагере или в нью-йоркском Сентрал Парке. Это, оказывается, «почти одно и то же». Но почему же из СССР за последние годы бежали десятки тысяч людей, я десяткам тысяч убежать не дают, не пускают. Почему с Кубы прибежали сто тысяч человек? Непонятно. Ведь, по Бродскому, «нью-йоркский „Сентрал Парк“» это и есть советский концлагерь, ну, не совсем, правда, но «почти». Но «почти, как и „чуть-чуть“, в анекдоте не считаются. Почему же Бродский рассказывает такие басни? Да потому же по самому: он (made in USSR) неподдельный homo soveticus! Это и есть переделка человека ленинизмом в homo sovetkus! Если человек не знает, что такое правда, он духовно вывихнут. С homo sovelicus'ами всякие дискуссии» нелепы, ибо, как говорил любивший свободу блестящий испанец Сальвадор де Мадарьяга: «с граммофоном не спорят». Я думаю, что у «граммофонов» — страх перед своей собственной свободой.

Роза Люксембург, Карл Либкнехт, Курт Эйснер, Лео Йогихес, Евгений Левинэ и другие интернационалисты, в 1919 году толкавшие немецкую революцию на «советское углубление», успеха не имели и свои жизни кончили в Германии драматически.

Но история послевоенной Западной Европы 20-х годов стала рассказываться уж не только «дураком», но и «дураком» алчным и слепым. Версальские победители больше склонялись к формуле князя Бисмарка: «Победитель оставляет побежденному только глаза, чтобы плакать». Вместо того чтобы поддержать молодую немецкую демократию, они рвали с нее все, что она могла им дать и что ей было давать уж невмоготу: «контрибуции», «репарации». В 1923 году Франция даже заняла своими цветными войсками Саар и Рур. А ровно через десять лет в Германии к власти пришел Гитлер. Шекспир оказался опять прав. А если б победитель был мудр, как Мак Артур иль Винстон Черчилль, говоривший, что «на другой день после победы победитель должен великодушно протянуть руку побежденному», кто знает, может быть, мир и избежал бы Гитлера с ужасами его войны. Но где там!