Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.

Вот письмо от Вяземского к Тургеневу. Бог даровал ему вчера (разумеется, не Тургеневу, а Вяземскому, что, впрочем, тоже быть могло с левой стороны) дочь Надежду. Вяземский пишет, что княгиня и мамзель Сперанская обе здоровы.

Александр. Москва, 17 января 1822 года

Вчера, как я писал тебе, собрались ко мне приятели на прощальный вечер, любезнейший друг. Я был в опере, куда звал меня Юсупов в свою ложу; после первого акта уехал домой, где собралось уже много православных, а после оперы наехали и остальные. Были Карнеев с женою, берг-инспекторша [то есть Софья Сергеевна Макеровская], П.П.Нарышкин с дочерьми, Озеров и Волков без жен, граф Ф.А.Толстой, от коего не мог отговориться от обеда сегодня, Осипов, Чумага, Лунин, Лунина и Риччи (а он болен горлом и не выезжает), Шатилов-красота, Брокер, Вейнбрехт, Обресков, князь Питер (а Пашенька поехала в Ростов Богу молиться), Метакса (этот готовил нам ризи по-венециански, коими мы объелись). Еще доношу тебе, что нельма была славная: как ни была уродлива, почти всю отправили, осталось только немного для Алены Максимовны [няни детей Булгаковых]; пили шампанское счастливому пути, а большая часть, кланяясь: «Я поздравляю братца с будущим вашим приездом в Петербург». Ах, забыл еще Саччи, который врал более обыкновенного. Играли в три стола в вист, я 51 рубль таки зашиб. После ужина началось маленькое курение, и мы проболтали до трех часов, вот как!

Вчера явился обоз из Белоруссии, ехал 17 дней; я почитал его пропавшим и не знал, что думать. Привезли обыкновенную провизию, которая очень будет освежать карман. Спешу скорее отправить назад: корм мужиков дорого становится, ибо даю им и завтракать, и обедать, и ужинать, да и попойку вином. Они кормят нас целый год: можно их покормить несколько дней. Я велел привезти двух мальчиков: одного отдать учиться верховой езде, а другого – на завод конный к Муратову, чтобы сформировать из него шталмейстера. Оба годятся нам на начинающийся завод. Ефим пишет, что лошади процветают. Хорошо бы прибавить число кобыл; но где взять то, чем их достают?

Вчера получены свежие письма из Одессы. Чумага сказывал, что дела турецкие устроены к обоюдному удовольствию, что Суццу выдать, как и следовало ожидать, не согласились, но что, в удовольствие Дивана, велено ему будет выехать из России. Все это лучше должно быть известно у вас; но Чумага требовал, чтобы я тебе написал важное это, по его мнению, известие.

Константин. С.-Петербург, 18 января 1822 года

В 10 часов жена за мною заехала, и пустились на бал к княгине Голицыной, где был весь город. Поутру вся императорская фамилия приезжала поздравить ее. Император был первый, которого, вставши, она видела. Мы были также утром у нее и нашли ее в восхищении от милости государя и государынь. Потом стали валить с подарками внучата, принесли правнучат, и явилось множество дам и мужчин с поздравлениями к доброй старушке, которую нельзя не уважать сердечно.

Александр. Москва, 19 января 1822 года

Наташа, сообща с Карнеевою и берг-инспекторшей, взяла ложу на все представления до Великого поста. Обошлось всякой по 140 рублей. Я очень рад, что она будет иметь это утешение без меня. Жаль только, что заводятся большие интриги, и не у актеров, а у зрителей: все партии. И Гедеонов дурачина, коего посадили директором, вместо того, чтобы возвышать пение всякого, хулит всех, а одобряет одну Анти, в которую влюблен. Что же дирекции за выгода, что будут освистывать Замбони и что театр будет пуст, когда она поет? Худой расчет, а ежели отца Замбони огорчать станут, – все пойдет к черту, ибо им все держится. Юсупов мне предлагал директорство, но я с ума еще не сошел. Тут служат Юсупову и компании, а не государю, да не 50 тысяч жалованья, а ложа из милосердия. Негри за все свои труды и кресел не принял, а платит за них.

Вообрази себе, что подрядчики, коим граф Потемкин должен был за разные материалы, догнали его на дороге, узнав, что он поехал на Троицу; они его там настигли и цап-царап, не выпустили, покуда он не подписал, по требованию их, всех обязательств. Это много наделало ему бесславия в городе.

Александр. Москва, 20 января 1822 года

Здесь начались уже слезы: вчера Наташа и Алена проплакали целый вечер, а Костя очень серьезно спрашивает: «О чем вы плачете? Не на войну еду, а к дяденьке учиться; Волков Паша далее ездил – в Одессу». Теперь, как подумаю, то и я, право, не понимаю, как они могли решиться услать сына так далеко.

А.Я. Булгаков прожил в Петербурге у брата своего почти три месяца и с обратного пути писал ему.

Александр Ижора, 5 мая 1822 года

Пошла опять потеха писать! Но потеха быть с тобою, любезный друг, гораздо потешнее. Нечего делать. Я товарищей продержал немного в Царском, но насилу отыскал Костю в саду, был с ним у Алабова, коим очень был обласкан; но он говорит, что на вакансии вне Петербурга отпускать нельзя. Тем лучше! Костя – как розан; поплакал; оборвался, бегая, вели ему сшить какие-нибудь панталончики.

Наша карета – чудо! Чрезвычайно покойна и легка, как перо. Товарищи славные. Хочу критиковать и не придумаю что, кроме надписи: большая карета, а написано – почтовая коляска\ а на колясках напишет, я чаю, Федор Дмитриевич – почтовая карета. Совсем забыл: сделай одолжение, пошли взять в английском магазине выбранную мною у Никольса звезду Аннинскую бриллиантовую за 80 рублей и доставь ее ко мне по доверенной почте. Это для Рушковского, одолжишь.

Александр Бронницы, 6 мая 1822 года

Мы в Бронницах. Моста еще нет, мы переехали Мету на пароме. Карета опустилась: ремни слабы, надобно их поднять, чтобы не терять времени; товарищи мнения, что надобно выпить чайку; а так как это идет ладно с желанием моим тебе писать, любезный друг, то и я очень согласен с ними. Путешествие наше очень веселое. Мы себя величаем величествами вот почему: Диль называется Густавом, маленький Дашелион – Людовик, Герке – Георг. Первый слывет шведским, второй – французским, третий – английским королем, а я, разумеется, императором; забыл еще одно величество – испанское: старший Дашелион называется Фердинандом. Съестные и питейные дела славно совершаются на нашем кочующем конгрессе. На пароме гляжу, – кто же? – маленький виртуоз де-Витте; отец его едет со всею семьей в Москву, куда определен начальником над работами на место Леонтьева. Время хорошо очень, но бревешки надоели, скоро кончатся.

Константин. С.-Петербург, 6 мая 1822 года

Занимались устройством путешествия государя, который (между нами) отъезжает 15-го в Вену и Белый Сток, а оттуда назад, так что в начале июня ожидают его обратно. Мария Павловна отправляется 20-го.

Александр Хотилово, 7 мая 1822 года

Дорога наша, как видишь, продолжается хорошо, любезный друг. Время, карета, лошади, ямщик и Никифоров – все благоприятствует нам. Ежели поедешь через Зимогорье, советую тебе у надзирателя поесть свежих сельдей с озера. Они не уступают кронштадтским ершам; а котлеты, кои готовит жена его, курляндка, стоят котлеток твоего повара. Мы все объелись и для того принимаемся за лекарство, то есть за чай и кофе. Можно надеяться, что послезавтра будем в Москве.