Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 1. Письма 1802–1820 гг.

Александр. Москва, 29 ноября 1820 года

Вчера был я на балу у князя Дмитрия Владимировича и даже танцевал кадриль с его дочерью. Княгине делались обмороки, и она до ужина удалилась в свои комнаты, а после ужина все тотчас разъехались. Я увидел тут после семнадцати лет молодого Демидова, сына Николая Никитича, он адъютантом у князя; в Неаполе знал я его восемь лет, его называли Полишка, и я его дразнил, что как привезут в Россию, то будут называть Полушка. Сколько напустить он может полушек! Он, говорят, весь в батюшку и деньгами не сорит. Николай Долгоруков всякий раз танцует котильон с княжною Голицыной; вот и довольно, чтобы думали, что женится [князь Николай Васильевич Долгоруков действительно женился на дочери московского генерал-губернатора, княжне Екатерине Дмитриевне Голицыной]; мне не кажется, чтобы он много ей нравился. Барышни смеются, что он танцует, зажмурив глаза и в ссоре с кадансом. Он было женился во Флоренции на дочери графини Бутурлиной (Лили), но маменька, узнав это, послала ему именной указ возвратиться в Россию.

Волков отправил своего Николая Ивановича в Одессу с Пашею, которого отдает в пансион, учреждаемый Бибиковым, что женат был на Муромцевой. Все хвалят это заведение. Князь Дмитрий Владимирович сказывал вчера о многих перемещениях в миссиях наших и спрашивал, пишешь ли ты об этом; я отвечал, что нет, ибо и ты пишешь об этом как только о слухах петербургских.

Графиня Бобринская в трауре по брату, но, я думаю, не вытерпит и, верно, даст в зиму хоть один бал.

Сегодня был в Собрании выбор двух дворян для исследования, по высочайшему повелению, здешней думы городской. Мертваго и князь Долгоруков, бывший здешний губернатор, выбраны были для заседания в сем комитете сверх назначенных государем князя Дмитрия Владимировича, Цицианова, губернатора и Шульгина.

Александр. Москва, 30 ноября 1820 года

Сегодня первое собрание; кажется, не будет многолюдно. Я не поеду, вероятно, тем более, что не мое дежурство, а Юсупова и князя Михаила Петровича Голицына; в субботу новозаписавшихся было только четверо. Князь Юрий Владимирович Долгоруков выезжает с новыми проектами, чтобы учредить при собрании французский спектакль и тем привлекать народ; это пустяки, но у нас без новизм ни на час.

Волков отыскивает портрет покойного Тормасова. Государь велел оный прислать для Эрмитажа; у Тормасова стоял прекрасный и схожий портрет, но не знают, куда он девался после его кончины.

Александр. Москва, 2 декабря 1820 года

Хорошая была мысль – ехать в дилижансе в Стрельну; таким образом узнал ты недостатки в экипаже и можешь им пособить, а беда иметь ноги скорчивши, особливо в большом переезде. Первый транспорт прибыл сюда чрезвычайно скоро, я ездил смотреть повозки и обо всем расспросил. Вчера был я зван обедать к князю Дмитрию Владимировичу, где только и речи было, что о дилижансе; узнав, что я их видел, все меня обступили и расспрашивали о всех подробностях. Смерть бедной графини Апраксиной всех поразила; но князь сказывал, что она сама виновата: родив очень хорошо, простудилась две недели после [это была графиня Елена Антоновна (дочь неаполитанского посланника Серра-Каприоли), супруга графа Степана Федоровича Апраксина].

То, что тебе говорила графиня Нессельроде, сказывал мне вчера князь Дмитрий Владимирович, только вместо Лайбаха называл Венецию, и что туда будут еще короли Сардинский, Неапольский и великий герцог Тосканский. Мне кажется, что моего Фердинанда не выпустят из Неаполя, или не впустят назад, ежели тайно уедет. Я все это не понимаю никак. Ежели то, что бывает в Неаполе, не нравится, то на что им согласие связанного кандалами карбонариев короля? Зачем не действовать силою? Тогда и король скажет: что нам делать против силы? Уступим ей! Французы не хотели второй раз Людовика XVIII, да ведь дали же его Франции, и он царствует. Положим, что правила, господствующие в Неаполе, не могут быть терпимы; зачем же те же правила терпятся в Испании и Португалии? Затем, что австрийцы, которых итальянцы терпеть не могут, боятся бунтов в Венеции, Милане, а может и Флоренции. Но польза Австрии еще не есть польза всеобщая. Ответ Фердинанда можно наперед предвидеть: он не в том положении, чтобы говорить правду. Судить хорошо я не могу, не зная тайн кабинетов, а по вероятиям. Я так думаю, и князь со мною согласился. Об истории Тургенева с Лобановым не слыхал ни от кого; но правда и то, что давно не был в Английском клубе, а услышу, то сообщу тебе, как ее здесь рассказывают. Экая горячка этот Лобанов, а, кажется, мужику за 60 лет. Брат его, князь Яков, так иначе поступает: все шутит, играя везде в бильярд, а вчера и попрыгал у Каменского с Варварой Пушкиной. У Каменского была лотерейка, я за 10 рублей выиграл пресс-папье бронзовое и еще другую бронзовую фигурку Робинзона Крузо для навешивания на нем часов и колец; это был лучший лот, и оба стоят 155 рублей. Пушкины уверены, что я тут сфальшивил, тогда как и не я карту выдергивал, а молодая жена Ржевского. После танцевали, и я кадриль проплясал. Потом показывали штуки чревовещательские, изрядно, но все это не парижский граф. Дом Каменского славно отделан, щит был очень хорош. Они живут очень согласно и счастливо, с ними и обе сестры его живут. От главнокомандующего взманил меня Иван Иванович Дмитриев; он сел в мою карету, и мы поехали к княгине Вере Федоровне Вяземской, которая наконец дала мне от мужа письмо. Она немного потолстела, и это идет к ней; все такая же хохотушка, живет с матерью, а он будет сюда к Новому году.

Помнишь ты место на Кузнецком мосту, которое отдавал нам покойный Тормасов для выстройки дома с лавками? Ну! Теперь Дмитрий Павлович Татищев тут строить хочет. Урусов послал ему смету в 500 тысяч рублей; но зато и доход будет огромный, а в городе прибавится прекрасное здание.

Александр. Москва, 10 декабря 1820 года

Вчера, прервав писание письма к тебе, поехал я к Волкову, тут нашел я Башилова, и три Александра пустились в «Красную шапочку»; но, увы, пьесу давали не в театре комической оперы, но в театре Пашкова на Моховой. Башилов, как истинный парижанин, держал французскую брошюрку в руках и немилосердно критиковал перевод, хулил голоса, машины, оркестр и проч. и, наконец, от усталости замолчал. Народу было тьма, и это было главное для Медведевой и Окуневой. Мы трунили над Волковым, потому что в пьесе барон-волокита называется волком. Потом поехали к Волкову, болтали, трубка за трубкою, и не видели, как ударило час.

У Настасьи Дмитриевны Афросимовой был удар на этих днях, а она все не теряет военной дисциплины в доме: велит детям около себя дежурить по ночам и записывать исправно и ей рапортовать по вечерам, кто сам приезжал, а кто только присылал спрашивать о ее здоровье. Ежели сделается с нею несчастие, то жалка будет бедная ее дочь; но я полагаю, что без матери скорее она выйдет замуж, нежели при ней. Все этой маменьки боятся смертельно; да и есть чего, признаться. В воскресенье у нас бал в Собрании в честь государева рождения. Чтобы не было пусто, мы приглашаем 250 купцов с их семьями, а то мало еще записавшихся вновь.