Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 1. Письма 1802–1820 гг.

Александр. Палермо, 5 апреля 1807 года

Англичане напакостили в Дарданеллах, пробились туда, но что пользы? Чем идти тотчас на столицу, Арбутнот кинул якорь у Принцевых островов и начал трактовать. Турки на протяжении трех дней развлекали публику и так выиграли драгоценное время. Они привели столицу в состояние обороны и собрали под стенами 15 линейных кораблей, кои призвали из Буюкдере. Англичане, боясь быть атакованы слишком значительными силами, произвели отступление и много пострадали от огня батарей при вторичном проходе через Дарданеллы. Сенявин соединился с ними три дня спустя в Тенедосе; он предложил Данкворту идти на Константинополь, но тот отказался, желая завладеть прежде всего замками Дарданелл, чтобы обезопасить свое отступление. Он развернул парус к Египту, оставив на 8 кораблей Сенявина всю тяжесть операций в Дарданеллах. Мы не знаем, какое решение примет наш вице-адмирал. В ожидании англичан уже взяли Александрию, с потерею двух офицеров и пяти солдат. Экое побоище!

Если бы Италинский был молодым человеком, любящим славу и презирающим опасности, он сел бы на нашу эскадру, прошел бы Дарданеллы ранее англичан и принудил бы турок к миру, не оставив им времени даже вздохнуть. Возможно ли, чтобы один-единственный человек перевешивал всю армию, которая захватила уже половину Турции, и эскадру из восьми кораблей? У Себастиани есть и способности, и ловкость, – этого нельзя отрицать.

Александр. Палермо, 9 апреля 1807 года

Вчерашний день был один из приятнейших в моей жизни, милый и любезный брат: от тебя первого узнаю я, что меня сделали секретарем посольства. Я тебе не могу описать радость мою; я плакал так, как то бывает при радостном свидании после долговременной разлуки; стыдно сказать другому, но тебе открываю мою слабость. Размышление умножило мое благополучие. Я представил себе удовольствие батюшкино, поздравления, ему делаемые о наших успехах в службе; воображаю себе утешенную его старость видеть труды свои непотерянными и обещания наши, при отъезде из России ему данные, исполненными; представил себе любезного Константина, уделяющего приятелям общую радость; прибавь к этому открывающуюся мне дорогу, особливо ежели Неаполь Россиею возвратится законным своим государям; все это так далеко завело мое воображение, что я нашел себя счастливейшим из смертных.

Вообрази себе, что я сплю; меня будят, подают мне газеты. Выругав моего мальчика (я его завел себе с тех пор, как у коротконогого генерала голова заполнена одними ролями, комедиями, репетициями и проч.), я опять заснул. Сплю, меня еще будят: бешусь на мальчика, не понимаю его смелости. Но он был уверен в своей правоте. «Вам, – сказал он, – письмо от брата». – «Где?..» В одну минуту колпак очутился на полу, сон исчез, открываю твое письмо (то есть копию твою с батюшкинова письма № 45); первые слова: «Здравие и почтение г-ну секретарю посольства». Давай одеваться скорей, бегу без штанов, в капоте на низ к Дмитрию Павловичу, давай его целовать. Он еще в постели. Комедия! «Что с вами, – сказал он, – ну! Что, качнул, небось? Говорите же!» – «Какое качнул? Дело в том, что перед вами стоит ваш секретарь посольства с удрученною под 1500 рублями мошною». – «Шутишь?» – «Какая тут шутка? Вот и указ батюшка прислал». Не поверишь, как это обрадовало Дмитрия Павловича; начал меня целовать и поздравлять. Я ему говорю: «Вы это все сделали», – а он отвечает: «Какой черт я, ты сам заслужил», – и проч. За обедом пили шампанское за мое здоровье; все сердечно радовались. Карпов, особливо Пиний, кажется, недовольны, но должны в коже лопать и молчать, ибо попрекнуть ни тот, ни другой не могут: оба слишком знают, что они с приезда Дмитрия Павловича в Неаполь и не прикоснулись к работе, я все один делал. Все одно только и говорят: «Стоил того Булгаков, нечего сказать». Королева велела мне сказать через маркиза Сен-Клера, что очень радуется определению, которое оставляет меня прочно при ее дворе, и поздравляет меня.

Александр. Палермо, 1 июня 1807 года

Отправляется какой-то офицер, именем Цукати, в Корфу. Дмитрий Павлович посредством Моцениги пишет к Сенявину. Ты можешь себе представить, милый и любезный брат, с каким восхищением я пользуюсь сим случаем, чтобы к тебе писать, полагая, что письмо это найдет тебя здорового и благополучно прибывшего в Тенедос. Куда тебя обстоятельства не заносили? Неаполь, Корфу, Тенедос! Авось-либо попадешься и в Сицилию: сердце мне предсказывает эту радость; эта радостная мысль не выходит у меня из головы. Дмитрий Павлович меня в том обнадеживает очень. Поццо между прочим к нему пишет: «Булгаков со мною; для меня подлинное счастье его иметь; я пишу вам мало, ибо остальное он скажет брату своему, коему пишет», – и проч.

Лорд, тебе кланявшийся, называется (не вспомню): он пустился было воевать в Египте волонтером; их там отмуштровали славно, отпала волонта, и он опять сюда явился. Ништо им! Зачем не дождаться Сенявина, пройти вместе Дарданеллы и задавить турок? А то от жадности наделали много шуму в Европе своим проходом, не умели дело кончить и оставили все на наших плечах, забыли общую выгоду, погнались за своею в Египет и ништо взяли: из пяти тысяч человек едва, сказывают, двести осталось в живых изменою мамалуков. Из Сицилии послано туда два полка на подкрепление.

Спасибо за подробности о наших офицерах в Корфу; между ними есть прехорошие ребята и мне хорошие приятели. Это хорошо, что из Петербурга тебе велено ехать с Поццо, стало быть, тебя занумерили (как говаривал маленький Рихтер в Москве); вам, верно, дано препоручение, и ежели удастся, то будет и тебе награждение какое-либо. Ваша посылка, я думаю, утрет нос Италинскому, который поступил как баба. Зачем занесло его в Мальту? Приличнее было ехать в Корфу, поторопить Сенявина, предупредить англичан, самому ехать к Дарданеллам, не терять времени, как Арбутнот, и отомстить Себастиани, который угрозами и обещаниями умел взять верх над министром государства, как Россия, имеющая половину Турции в руках. Ну уж, брат, показал бы туркам русский дух Татищев, ежели бы он тут случился.

Французы по сие время поют Аустерлицкую баталию, которая з…ха в сравнении с Эйлаутским делом. И не надобно унывать славить наших героев: мы печатаем здесь подробности сей победы. Ты увидишь это из прилагаемого у сего экземпляра. Взятие Тенедоса мы также напечатали со всевозможным для англичан снисхождением.

Италинский к нам пишет, что его совсем забыли и что он ждет приказаний о своем дальнейшем назначении. Скажи мне что-нибудь о Полетике, с тобой ли он на Тенедосе?.. Булетины французские наполнены вздорами; называют нашего государя молодым одержимым, который не хочет дать передохнуть Европе. Особа, приехавшая из Мальты в Мессину, уверяет, что Италинский собирается ехать в Лондон. Этот старик с ума сходит от англичан.