Варнава Гефсиманский - Преподобный Варнава, старец Гефсиманского скита [Житие, письма, духовные поучения]

Любовь к ближним часто заставляла доброго старца совершенно забывать о себе: не раз он, бывало, подвергал опасности свое здоровье, когда выходил на крылечко к народу зимой или осенью — в ненастную погоду — в одной холодной рясе да шапочке на голове и долго-долго беседовал со всеми, благословлял, отвечал на вопросы, давал советы, наделял крестиками. А иной раз жаль станет ему всю эту озябшую, истомившуюся в ожидании толпу, и он всех сразу позовет к себе в келлию.

В Великий пост двери его келлии целыми днями не закрывались, и батюшка, принимая исповедников, тянувшихся к нему длинной вереницей, часами находился на стуже, стоя или сидя у аналоя против входной двери. Неопустительно посещая церковные службы, все остальное время дня старец исповедовал богомольцев и братию скита и «Пещер». Лишь к одиннадцати часам ночи он снимал с себя епитрахиль и отходил на отдых. «А наутро войдешь, бывало, к нему пораньше, — рассказывал один иеродиакон скита, духовный сын старца, — а на лице его опять уже радостная улыбка, и следа нет от вчерашнего крайнего утомления. Но к вечеру опять еле-еле говорит, едва перемогается труженик Божий». И так весь пост проводил старец в подвиге своего духовничества. Но и в Светлое Христово Воскресенье, как и вообще во все праздничные дни, не было для него отдыха. «Для монаха праздника нет», — часто говаривал батюшка, разумея, конечно, просто отдых или праздное препровождение времени. Праздничные дни старец проводил в цельнодневных трудах и в подвиге молитвы. По праздникам он служил почти всегда, а затем в келлии начинался у него обычный прием посетителей до вечерни, когда он шел опять в церковь, уводя за собою и своих гостей.

Некоторые духовные чада иеромонаха Варнавы рассказывали и об особо знаменательных случаях доброй попечительности старца о них, когда он, невзирая на разделявшее их расстояние, вразумлял их.

Послушник Гефсиманского скита Николай Рулев (впоследствии монах Нестор) спустя шесть лет по поступлении в обитель, в октябре 1901 года, тяжело заболел и был помещен в скитскую больницу, откуда через месяц его по совету доктора отправили в Москву. Там ему сказали, что нужно делать операцию, но он не согласился и поехал к родственникам в Ярославль, где ему в городской больнице сделали операцию. Между тем в скиту никто не знал, где находится Николай, так как он ничего не сообщал о себе. В ночь на 26 февраля 1902 года во сне ему явился отец Варнава и сказал:

— Что ты, Николай, беззаботно тут лежишь? Ведь в скиту уже хотят исключить тебя из братства…

— Батюшка, — в смущении воскликнул Николай, — в таком случае благословите мне сейчас же ехать в скит и просить там, чтобы не исключали меня.

— Нет, нет, сынок, теперь еще нельзя ехать, — отозвался иеромонах Варнава.

Этим явлением послушник Николай был так поражен, что еще ранним утром попросил у больничной прислуги письменные принадлежности и написал два письма к своим друзьям: одно — в Гефсиманский скит, а другое — в Троице-Сергиеву Лавру, прося их, чтобы они немедленно известили его, что о нем там говорят. Те ответили, что 20 февраля скончался скитский игумен Даниил, а вступивший в управление скитом казначей иеромонах Иларий спросил известных лиц из братии относительно его, послушника Николая, и, не найдя никаких о нем сведений, хочет писать рапорт в Духовный собор Лавры об исключении его из числа братства. Николай письмом просил у отца Илария прощения за свое долгое молчание, умоляя о снисхождении. Иеромонах Иларий письмом простил, успокоил и обнадежил послушника. Оправившись от болезни, тот вскоре вернулся в скит.

Во исполнение завета своих старцев иеромонах Варнава с полным самоотвержением служил людям до конца своих дней. Он был для всех отцом и учителем в жизни, врачом немощей духовных, а нередко и телесных. Тем, кто приходил к нему с просьбой о помощи, старец предлагал иногда довольно оригинальные лекарства, но никто в них не сомневался, пользовали с полной верой.

Тем, у кого болели глаза, старец советовал смачивать их комнатной водой; флюс быстро излечивал, благословляя съесть натощак два-три сухих кусочка антидора без святой воды; боль в груди или боку, не поддававшаяся никаким лекарствам, утихала, когда по благословению старца больное место натирали маслом из его келейной лампады; горчичники и прочие домашние средства предлагались им часто, иногда даже в весьма серьезных случаях. Он признавал необходимость обращаться и за врачебной помощью, но не всегда одобрял операции. Чаще же всего, ради двоякой пользы человека, старец советовал усерднее молиться Богу, почаще приступать к Святым Христовым Тайнам, воздерживаться во всем от излишества и вообще быть повнимательнее к себе.

«Каждый день пейте святую воду натощак и просфоры кушайте — это лучшие лекарства!» — советовал батюшка. «Поменьше сладкого да жирного кушать, и здоровым будешь: хлеб да вода не сделают вреда», — пояснял он необходимость такой диеты. «Барыня благая, брось ты свой табак курить, вот и будешь у меня золотая!» — поразил батюшка своей прозорливостью одну особу, жаловавшуюся ему на боль в груди и на то, что доктора не могут правильно определить ее причину, и по ложному стыду умолчавшую о своем пристрастии к греховной привычке. Впрочем, иногда, смотря по «сыночку» или «дочке», мудрый «врач» предписывал и иное средство, вроде такого: «Ешь, пей больше — за послушание, больше спи, гуляй — и будешь молодцом!»

На жалобы духовных детей из монашествующих, особенно молодых, батюшка отвечал по-иному. С той же отеческой лаской он, бывало, вдруг и объявит им в ответ на их скорбь: «Ах, да я очень и очень даже рад, что вы хвораете, это ведь на пользу вам — смирнее будете! Вот кладите-ка на ночь хоть по полсотенки земных поклонников — вот и полегчает! Поменьше спите — и голова не будет болеть».

На лечение у докторов в случаях неопасных он давал благословение неохотно, однако серьезно больным старец не только благословлял основательно полечиться, но и сам указывал, к кому обратиться.

Вот для примера несколько случаев, рассказанных его келейником иеромонахом Порфирием. Однажды приехала из Москвы пожилая дама и, показывая свой больной, опухший глаз, со слезами говорит: «Батюшка, доктора нашли, что глаз подвергся какой-то опасной инфекции и потому непременно нужно удалить его». И в это самое время ей подают телеграмму из Москвы с предложением немедленно возвратиться домой для операции, так как, по словам доктора, скоро последует заражение другого глаза. Весть эта громом поразила барыню, и она, как и ее дочери, с которыми она приехала, залилась горькими слезами.

Батюшка и говорит: