Варнава Гефсиманский - Преподобный Варнава, старец Гефсиманского скита [Житие, письма, духовные поучения]

А вот что произошло с одной знакомой отца Владимира — немолодой уже девушкой, имевшей чистое сердце, но несколько своеобразно веровавшей, хотя и остававшейся в тесном общении с Матерью Церковью, но не любившей ни монастырей, ни монахов. Татьяна Егоровна — так звали эту особу — жила в Москве, у храма Христа Спасителя. По профессии она была акушерка, имела очень хорошую практику в богатых московских домах, но вечно нуждалась, потому что на свой довольно значительный заработок она всегда смотрела как на достояние всех неимущих. «Под впечатлением моей встречи с батюшкой, — вспоминает отец Владимир, — я завел с Татьяной Егоровной речь и о нем и спросил, знает ли она его».

— Знаю, — был ответ, — не только знаю, но почитаю в нем Божиего угодника-прозорливца. Он разбил все мои мудрования о монастырях и о монашествующих и своим примером уверил, что и в наше время на нашей грешной земле еще есть святые. Вот что было со мною… Помните, какого шума в интеллигентном обществе наделала англичанка Кэт Марсден, устроившая в Сибири среди инородцев поселки зараженных проказой? Подняла она тогда на ноги всех, кто в России еще не утратил сердца; задела она за живое и мое сердчишко.

И вот задумала я бросить все и ехать в Сибирь к прокаженным. Завела я переписку по этому поводу с уездным начальством того края, о котором поведала Кэт Марсден; стала получать и ответы — словом, упорно готовилась принести себя в жертву ради любви Христовой. Дело мое налаживалось и уже дошло до того, что я собралась распродать свое большое имущество, забрать кое-что из своих пожитков и ехать в далекую Сибирь. Никому, решительно никому я не говорила ни о своем намерении, ни о своей переписке, все таила в себе и поверяла только одному Богу, пред Которым изливала всю свою душу, прося Его благословить мой предстоящий подвиг. Почти накануне моих окончательных тайных сборов я зашла к близким знакомым, чтобы проститься с ними, и здесь узнала, что они с минуты на минуту ждут отца Варнаву.

— Кто это? — спросила я.

— Да разве Вы не знаете иеромонаха Варнаву от Черниговской у Троице-Сергиевой Лавры?

Я слышала о нем кое-какие рассказы, но не придавала им значения: очень уж не любила тогда монахов. И мне было обидно, что вечер у близких для меня людей оказался испорченным. Решила посидеть немного для приличия и удалиться восвояси. Но, прежде чем я успела привести свое намерение в исполнение, в передней раздался звонок и в столовую, где мы сидели за чайным столом, вошел быстрой походкой старичок-монах с наперсным крестом на груди, сопровождаемый толпой домочадцев богатого дома моих знакомых. Я отошла в сторонку, чтобы не мешать излияниям чувств домохозяев, и, воспользовавшись некой суматохой, хотела ускользнуть незаметно. Но не утаилась я от отца Варнавы.

«А это у вас кто?» — спросил он хозяев, взглянув на меня. Меня представили. «Э, да какая ж ты у меня хорошая!» У меня шевельнулось в сердце враждебное чувство: и чего он вдруг вздумал передо мной заискивать? Не знает меня, в первый раз видит, а называет хорошей!.. Все это — монашеское ханжество и лицемерие!.. А батюшка не унимался, взял меня за голову да и говорит:

— Хорошая-то хорошая, да нехорошее думает! Пойдем-ка со мною в другую комнату да поговорим по секрету!

Я, полусознательно подчиняясь какой-то неведомой мне власти в голосе старца, смиренно пошла за ним в соседнюю гостиную. Старец затворил за собою дверь, сел на диван, усадил и меня. «Сядь ко мне поближе!» — сказал он ласково, но с тою же властью в голосе. Я подвинулась и села с ним рядом. Опять что-то гадкое и враждебное зашевелилось в моем сердце. Старец взял мою руку. Еще тяжелее стало у меня на сердце, еще неприязненнее.

— Скажи мне, дочка, что ты такое задумала в своей головушке? Иль тебе здесь дела нет? Иль ты здесь совсем бесполезна и никому не нужна? Зачем, родная, ты собралась туда ехать?

Я обомлела и вне себя, ничего не чувствуя, ничего не сознавая, тихо ответила старцу, как другу, как отцу или матери родной:

— Батюшка! Там подвиг, там страдание: некому утешить, некому прийти на помощь… Всеми забыты, всеми отвержены!.. Там гибнут люди, всем чужие, не нужные никому!..

— Так ли все это, дочка! А здесь, при том деле, на которое тебя привел Господь, разве нет страданий? Разве не нужно утешения, не могут разве и здесь гибнуть люди, которых тебе Господь пошлет по твоему пути? На кого ты этих-то бросишь, тебе известных? А для чего? Чтобы бежать неведомо куда, неведомо зачем, на дело, которому ты не обучалась, к людям, которых ты и языка-то не знаешь?.. На твой путь, на твой крест тебе даны силы; а будут ли они тебе даны на крест самоизвольный? Гордость это, дочка, а не подвиг: не хотим незаметного, малого да определенного Богом каждому по его силам, а хватаемся за большее, да не наше… Слушай, дочка, что я, грешный иеромонах Варнава, тебе скажу: нет тебе Божиего благословения, оставайся здесь, и здесь Господь благословит твой подвиг. А туда, если Богу нужно, пойдут другие, которых на то Господь призовет.

Я, как малый ребенок, рыдала на батюшкином плече, и легко, светло и радостно было на сердце. Всю душу обновил во мне старец. А он, благодатный, сидел около меня, гладил своею ручкой мою голову и только приговаривал:

— Так, так, дочка! Да благословит тебя Господь, да утешит, да успокоит. Так, моя родная!

Я не поехала и теперь каждый день благодарю Бога и уже верую, что между монахами есть святые, а от моего суемудрия в вере православной и следа не осталось.

Московский купец Иван Федорович Рубцов сообщил следующий случай. Его сын, воспитанник среднего учебного заведения в Ярославле, во время англо-бурской войны [12] Англо-бурская война (1899–1902) в Южной Африке велась Великобританией против потомков голландских поселенцев. — Ред. сбежал из дома с товарищами, чтобы ехать в Африку на помощь к бурам. «И вот мы с женой, — рассказывал купец, — три дня были в страшном горе, во все концы России разослали телеграммы о поимке сына и уже отчаялись найти его. Я решился съездить в Сергиевскую Лавру к отцу Варнаве и попросить его молитв и совета, что делать. Вместе со мною туда же ехал один студент-атеист, который, узнав о цели моей поездки к иеромонаху Варнаве, стал уговаривать взять его к сему „чудотворцу“, — и я взял. Войдя в келлию отца Варнавы, я со слезами взял у него благословение, а он, не выслушав еще ни слова, сказал: „Ну, что ты плачешь?! Твоего сына завтра же привезут в Москву с другими восемнадцатью товарищами на такой-то вокзал“. А к студенту подошел и, благословляя его, сказал: „Ты окончишь курс первым, женишься, будешь прекрасным семьянином и уверуешь в Бога“. И все это исполнилось в точности».

Одна из почитательниц отца Варнавы после его кончины рассказала об одном замечательном случае прозорливости старца. Расставшись со своим братом, она долгое время не получала о нем никаких сведений. Случайно услышала, что брат ее будто бы скончался. Явившись к старцу, она спросила его, жив он или умер. Старец задумался, как-то погрустнел и потом, обратившись к ней, сказал: «Нет, брат твой жив, но во грехах своих он умер». Действительно, через некоторое время она встретилась с братом, но при этом узнала о нем такие подробности, из которых поняла, что брат ее пошел по пути тяжкого порока.