Варнава Гефсиманский - Преподобный Варнава, старец Гефсиманского скита [Житие, письма, духовные поучения]

Тут я не утерпел, чтобы не сказать святому старцу скорбь моей помещичьей души о том, что нет уже больше сил бороться с надвигающимся разорением, а за сына просил его молитв о том, чтобы сердце сыновнее до конца сохранило страх Божий.

— Будет, будет страх Божий у него в сердце, — ответил батюшка, — он у тебя пятую заповедь помнит… И вот что еще я скажу тебе, друг: как моя мать звала меня кормильчиком, так я тебе про твоего сына скажу: он будет тебе кормильчиком… Как имя твое?

Я ответил: „Сергий!“

В другой комнате келлии показался батюшкин послушник.

— Запиши-ка двух Сергиев: они оба хорошие, о них молиться надо!.. Да благословит вас Господь! А святитель Николай и в сем веке, и в будущем — ваш ходатай и заступник!

Это были к нам последние слова великого старца и, всем сердцем верую, угодника Божия. С тех пор я уже больше не видел батюшку, а осенью того же года заболел такой тяжкой болезнью, что в январе 1902 года едва не умер. Спасло чудо Божие, не без молитв великого старца Варнавы, велевшего занести мое грешное имя в свой помянник. Слава Богу милосердному! Слава святым Его молитвенникам на грешной нашей земле!»

«По благословению батюшки Варнавы собрались мы, — рассказывает духовный сын старца А. К-в, — в Киев на богомолье и порешили выехать из Москвы 28 июня втроем (я, мой двоюродный брат Н. М. Ш-в и племянник М. М. К-в). Это было в 1882 году. Но батюшка настоятельно советовал нам выехать в Петров день, а не накануне его, и мы покорились, к величайшему нашему благополучию.

Оказалось, что тот поезд, с которым мы должны были бы выехать накануне Петрова дня, весь целиком погиб в кукуевской катастрофе! По прибытии на другой день к месту крушения мы увидели страшную картину человеческих страданий: погибло едва ли не тысяча человек, и никто еще не приступал к спасению живых… Тут-то мы поняли, почему не пустил нас батюшка из Москвы 28 июня!»

«В октябре 1905 года, — рассказывает монахиня М., казначея Иверской обители, — будучи в Москве по делам обители, я на две недели задержалась там по случаю железнодорожных забастовок. Потом с первым поездом поспешила к старцу „на Пещеры“ и застала его в каком-то необычном для него удрученном состоянии духа: он весь как-то согнулся, осунулся и потемнел с лица будто. Батюшка, — говорю ему, — да что же это такое, что-то никогда и неслыханное творится, какие-то забастовки?! А старец на это мне лишь кратко ответил: „Вся темная сила поднялась на Россию! Но силен Господь, и Он спасет царя! Нужно молиться архистратигу Михаилу. А ты, дочка, — прибавил батюшка, — спеши в обитель: еще не все кончено… прольется кровь!..“ И, действительно, в конце ноября было прислано в Москву войско для усмирения вооруженного восстания».

Воспоминания Евгении Леонидовны Четверухиной, урожденной Грандмезон, касающиеся встречи со старцем Варнавой, датированы 10 сентября 1904 года. Она пишет: «Будучи в Лавре, мы надумали съездить к Черниговской иконе Божией Матери (чудотворной), для чего и наняли извозчика. Подъезжая к Черниговскому скиту, я вспомнила, что там живет известный своей святой жизнью старец Варнава, и мы решили побывать у него. Брат мой Анатолий побоялся услышать от прозорливого старца какое-нибудь страшное пророчество, отошел от нас и встал в воротах; мы же взошли на крылечко и вошли в сени батюшки. Я стала читать „Троицкие листки“. Душу мою охватила неожиданная радость, сама не знаю почему. Старец выходит и прямо ко мне: „Ну, молодая, что скажешь?“ — „Слава Богу!“ — „Что?“ — переспросил старец. „Слава Богу, батюшка. Больше я ничего не могу сказать“. — „Тебе сколько лет?“ — „Двадцать“. — „Надо замуж выходить“. — „Я не хочу“. — „А я благословляю выходить замуж“. Тут моя мать вмешалась: „У нас, батюшка, старшая дочь вышла замуж, да все у нее скорби“. — „Там скорби, а здесь радость будет“».

Через несколько месяцев Евгения Леонидовна познакомилась со своим будущим мужем И. Н. Четверухиным, у которого был свой опыт общения с отцом Варнавой. Илия Николаевич побывал у него дважды. В первый раз в 1905 году — с отцом и братом Егором. Тогда батюшка предсказал, что младший, Егор, будет у отца кормильцем. Старшему, Илии, показалось обидным, что кормильцем будет не он. Но обстоятельства сложились именно по слову старца. Во второй раз Илия оказался у батюшки перед самой его кончиной — Великим постом 1906 года. Он поехал поговеть в Гефсиманский скит и стал ходить ко всем монастырским длинным богослужениям, пытался увидеться со старцем, но у домика неизменно толпился народ и поговорить с отцом Варнавой все не получалось. В четверг после вечерни батюшка в сопровождении монаха прошел мимо толпы, все останавливаясь и ни на кого не глядя. Затворилась за ним дверь, сердце у Илии Николаевича защемило, но через какие-то секунды старец выглянул и позвал: «Студент, подойди ко мне… Завтра в пять часов утра приходи, надо поговорить». Рано утром, как на крыльях летел Илия Николаевич к старцу. Тот усадил его возле себя, обнял и всё приговаривал: «Милый ты мой подвижник, исповедник ты Божий». Илия Николаевич рассказал о своих планах: тогда он как раз готовился к поступлению в Духовную академию. Обмолвился, что у него есть невеста, но жениться студентам в академии не полагается. Старец выслушал юношу и решительно сказал: «Бог благословит поступать в академию, а насчет невесты, Бог даст, через два года много воды утечет». Потом прибавил: «Высоко будешь стоять, только смотри не загордись»…

В жизни Илии Четверухина [16] См. о нем: «Слава Богу за все…». Священномученик протоиерей Илия Четверухин. Жизнеописание. Воспоминание духовных чад. Проповеди. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2004. всё свершилось так, как предрек старец Варнава. Он учился в Духовной академии и ко времени женитьбы на Евгении Леонидовне студентам уже разрешали вступать в брак. Он стал настоятелем московского храма во имя Святителя Николая в Толмачах, прихожане его почитали и любили. Исповедничество отца Илии, которое предрекал Гефсиманский старец, пришлось уже на послереволюционные годы. Его дважды арестовывали за «слишком большую популярность среди прихожан». В его присутствии бесцеремонно закрывали Никольский храм, вывозили святыни. В 1930 году он был во второй раз арестован, приговорен к трем годам заключения и отправлен в один из пермских лагерей на реке Вишере. Там он трагически погиб в клубе, заполненном арестантами, с запертыми и охраняемыми выходами, когда на киносеансе случился пожар. Многие сгорели заживо, в том числе и протоиерей Илия Четверухин, теперь уже причисленный Русской Православной Церковью к сонму священномучеников.

11 августа 1995 года Людмила Васильевна Кузина рассказала о своей бабушке, Елизавете Михайловне Раевской, которая перед свадьбой в 1904 или в 1905 году приезжала с матерью к старцу Варнаве за благословением. «Старец их принял и сказал Лизе — моей будущей бабушке: „Зачем, девушка замуж идешь? Будут очень трудные времена“. Девушка ответила, что она не хуже других, а подруги все выходят замуж. Старец благословил, а потом, повернувшись к ее матери, сказал: „А ты гармонь свою забрось, пора о детях подумать!“ (У нее было семеро детей.) Мою прабабушку эти слова просто потрясли. Откуда отец Варнава мог знать, что она не занималась детьми, а играла на гармони? Когда они вернулись домой в деревню Колычево, недалеко от Подольска, то, как и велел старец, забросила свою гармонь на чердак. Эту историю рассказала мне моя мама, и я ее хорошо запомнила с детства».