Пол Аллен - Миллиардер из Кремниевой долины [История соучредителя Microsoft] [litres]

«В свете этих и других обстоятельств, – заключил мистер Голд, – я вынужден просить вас сдать ключи и прекратить работу в лаборатории незамедлительно». Мы поняли, что на нас пожаловались старшекурсники, и перебрались к каким-то другим телетайпам, чтобы закончить работу.

Хотя мы так и не получили вознаграждения за расчетную программу, было приятно вернуться к старым добрым PDP-10. И мы стали смотреть на себя уже не как на любителей, а как на людей, способных зарабатывать программированием.

Поскольку у меня был доступ к полкам компьютерной библиотеки университета, я стал исследовательским подразделением Lakeside Programming Group. Бессчетные часы я проводил, зарывшись в журналы вроде Datamation и Computer Design, изучая последние тенденции мира компьютеров. Я копался в зубодробительных технических отчетах из MIT и Carnegie Mellon, набитых теоретическими выкладками обо всем – от искусственного интеллекта до новейших алгоритмов. Найдя что-нибудь интересное, я показывал это группе.

Судя по моему выпускному альбому, я читал и другие книги. На фото я сижу за партой в своем привычном зеленом вельветовом пиджаке и синей рубашке, похожей на оксфордскую (в кадр не попали битловские ботинки). У меня длинные волосы по тогдашней моде, густые баки и китайские усы в стиле Фу Манчу. Подбородком я упираюсь в стопку из одиннадцати книг, среди которых «Дублинцы» Джойса, «Современная физика для университетов», «Мексиканская война» и Библия. Подозреваю, что композиция составлена нарочно, чтобы изобразить, как нас загружали чтением. И все же это хорошая иллюстрация широты моих интересов.

Мною двигало скорее любопытство, чем стремление к хорошим оценкам. Когда доходило до викторины по Гражданской войне или спряжения французского глагола pouvoir, я с трудом изображал интерес. «Я еще и рассеянный (это не то слово) и ленивый (мягко выражаясь) в отношении всего, что не сулит мне живого или созерцательного удовольствия» – так записал я в дневнике. Но дайте мне энергичного учителя и захватывающий материал – и я не угомонюсь. Вспоминаю свое увлечение Артюром Рембо – я погрузился в строки неуемного желания и тревоги. Потом меня захватила история Ассирии, а в выпускном классе – философия.

Именно тогда, во время дискуссии о Канте, обмениваясь завтраками с ученицами школы Святых Имен, я встретил свою первую настоящую подругу: рыжеволосую Риту, яркую и обворожительную.

По Макалистер-холлу слонялись ученики, которых интересовал только Бейсик и больше ничего. Я был не такой. Я участвовал после школы в блюзовых джемах со своей акустической гитарой. Я любил литературу и кино; в шахматной сборной играл на четвертой доске. Я болел за футбольную и баскетбольную команды университета – страсть, доставшаяся мне от отца. Я общался с людьми из разных социальных групп – и с будущими хиппи, и с компьютерщиками. Я не был ботаником. Я просто обожал компьютеры – помимо прочего.

Тридцать лет спустя Фред Райт вспоминал, как учил нас с Биллом в Лейксайде. На вопрос о наших успехах в Microsoft он ответил:

– Счастье, что они сумели поладить и компания не лопнула в первые же два года.

У нас всегда наблюдалось противостояние. Впервые это проявилось в Лейксайде, когда наметилась конкуренция: с одной стороны, мы с Риком, с другой – Билл и Кент; они были на два года младше и все время пытались что-то доказать. По существу, Lakeside Programming Group была мальчишеским клубом с неутихающим стремлением к первенству и атмосферой тестостерона. И хотя мы все старались во что бы то ни стало показать себя, Билл был самым энергичным и целеустремленным. Мы стали друзьями с первого дня знакомства, но подспудное напряжение сохранялось.

Однажды, в середине 12-го класса, я сидел, думая о своих делах, в школьном компьютерном зале, когда Билл начал меня поддразнивать:

– Пол, тут спрятано кое-что для тебя интересное, но спорим – ты не догадаешься что?

– Да что ты говоришь, – ответил я. – И что же это?

– Я не могу тебе сказать, но кое-что, что ты хотел бы получить.

Билл оставался в своем репертуаре и продолжал меня поддразнивать. Не знал он только одного – мне известен его секрет. Примерно месяц назад с аукциона были распроданы остатки имущества CCC, включая десятки контейнеров DECtape. Билл и Кент ухватили их по дешевке и никому не сказали ни словечка, но Рик заметил, как они прячут свою добычу в постамент телетайпа, и поделился разведданными со мной. Вечером того же дня, когда все ушли, я выудил контейнеры, отнес их в коробке домой и спрятал у себя под кроватью.

Назавтра случилась катастрофа. Билл бушевал.

– Ты с самого начала знал, что там контейнеры DECtape, – кричал он. – Что ты с ними сделал?

– Да что ты, Билл? – удивлялся я. – У тебя были ленты DECtape? Откуда?

Билл чуть не свихнулся. Кент обозвал меня вором и пригрозил подать в суд. Шум поднялся такой, что вмешался Фред Райт и отозвал меня в сторонку; я согласился вернуть контейнеры.

Впрочем, такого рода стычки были редкостью между мной и Биллом. В выпускном классе, в сочинении о друзьях и близких, я писал о нем:

«Невысокий, яркий, умный, веселый и всеми любимый человек. Считает школу ерундой. Умом равен мне почти во всем (кроме английского), а иногда и превосходит – хотя на два года младше. Я гораздо больше знаю о науках и о мире в целом. Удивительно умеет смеяться над собой почти в любых обстоятельствах. Любит компьютеры и технику, как и я. Очень изобретателен и всегда готов к развлечениям, даже странным. Мы очень подходим друг другу».

На выпускных торжествах в Лейксайде мой одноклассник Стю Голдберг виртуозно играл на рояле. Я некоторое время выбирал из двух вариантов карьеры: рок-гитара или компьютерное программирование. Слушая Стю, который на следующий год присоединился к Джону Маклафлину и оркестру Махавишну, я убедился, что был прав, выбрав компьютеры.

После церемонии мы с родителями направились было домой, но Фред Райт догнал нас с листком бумаги в руках. Это был мой последний счет за машинное время, чуть выше двухсот долларов. Отец немного поворчал, разглядывая счет. Я уже нацелился изучать компьютерные науки в университете штата Вашингтон, но родители еще сомневались в правильности моего выбора. Они считали это временным подспорьем, пока я не найду что-то действительно стоящее.

Класс 1971 года выпуска стал последним в истории Лейксайда – школы только для мальчиков; этой же осенью Лейксайд объединился с женской школой Св. Николая. Мы оставили прощальный дар – могильный камень; он так и стоит во дворе. На нем искаженная латинская надпись: «Vivat virgor virilis», что значит «Да здравствует мужская девственность».

Конечно, было приятно оказаться вольной птицей Университета штата Вашингтон (мы называли его Ваззу), в трех сотнях миль от дома, но жизнь в колледже не оправдала моих ожиданий. Первые занятия не слишком впечатляли. Я скучал по семье, по своей девушке и тяготился кипением жизни вокруг. Некоторые расцветают, оказавшись впервые на свободе. Я не из таких.