Николай Лесков - Земные ангелы [антология]

Преосвященный Иоанн жил на своей родине уже неделю. За это время жители городка успели привыкнуть к нему, и когда он вечерами уходил в степь, около него не собирались толпами дети и взрослые. Он стал обыкновенным человеком, и это было хорошо – после всяких официальностей и торжество, окружавших всю его архиерейскую жизнь… Он пользовался свободой, чудесной свободой человека, на которого никто не смотрит, и часто гулял по маленькому городку, заходил в степь, иногда переплывал реку на лодке и бродил в лесу… И странно было ему видеть, как около него тихо жили люди, покорные земле и солнцу, как в безмолвии дышала земля – чистая, прекрасная, благоуханная, как вся жизнь около него заключалась в том, что утром вставало солнце, бежало по небу и падало где-то за край земли, цвели степи, тихо струилась синяя река, люди работали на поле, сеяли зерна, жали хлеб – желтый, пышный, благоуханный, и, когда приходил черед, уходили спать на кладбище, около городка… Он всматривался в эту жизнь, и чем больше смотрел, тем она казалась ему все более и более прекрасной, и так хотелось окунуться в нее – совсем, с головой, и замереть – в тишине и покое, как на дне тихой, глубокой реки… Но жизнь эта стояла где-то в стороне и не пускала к себе, как тихий лесной омут, окруженный тайгой, и он ходил около и тосковал… Пробовал он приглашать к себе городских стариков – важных, почтенных, с длинными белыми бородами. Они приходили, польщенные приглашением, но в разговорах говорили не то, что хотелось услышать архиерею, – фальшива была речь их – парадная, показная, – и не было в ней степи, синей реки, безмолвия, всей трогательной поэзии одинокого уголка, заброшенного посреди земли… Они хотели показать себя знающими, видевшими виды, и все величали его «ваше высокопреосвященство, ваше высокопреосвященство!»

Но был в городке один человек, который заинтересовал архиерея, хотя был чужой в городе, пришлый, и не понимал красоты степной жизни… Он был заштатный священник, уже глубокий старик, небольшого роста, белый, прикрытый сверху большой черной, облезлой шапкой. Он сам первый пришел к архиерею и начал расспрашивать его, что делается теперь в России. Архиерей ответил, а заштатный батюшка сидел и все качал головою…

– Значит, верно, что пишут в газетах? – спросил он, когда архиерей окончил.

– Верно! – ответил архиерей.

– Так… Значит, только чудо спасет теперь Россию. Значит, о чуде надо молиться…

– О чуде? – переспросил преосвященный. – О каком чуде, отец Лев?

– О чуде, чтобы спаслась Россия, – просто и тихо пояснил заштатный батюшка…

Невольная улыбка показалась на губах архиерея. Боже мой, какая простота! Он хочет молиться о чуде, он верит в чудо!.. А потом нахлынул стыд, острый, мучительный стыд, так что он весь покраснел и даже взмок, – стыд за себя, за то, что где-то в жизни он совсем потерял веру, и по рассеянности ли, по самонадеянности ли, говорил всем, что он имеет веру. И таким жалким, нехорошим показался он самому себе – перед этим убогим заштатным батюшкой в темной облезлой шапке, что он схватил отца Льва за руки и прошептал:

– Вы святые… Вы должны молиться… Вам Бог пошлет чудо!..

В другой раз отец Лев зашел к архиерею поздно вечером.

– Я прямо с кладбища, владыка, – начал он, приняв архиерейское благословение. – Отец Митрофан уехал лечиться на кумыс, и меня просил послужить его седмицу. Вот и служу, что ж – Бог грехам терпит!.. Сегодня хоронили пирожницу Тихоновну. Старушка уж была, лет под семьдесят… Несем мы ее из дома – пение, народ, колокола звонят, кто-то положил на гроб букет цветов… И думаю я: «Боже, Господи, вот прожила эта самая покойница почти семьдесят лет, прожила скверно, грязно, всю жизнь около печки да корыта с пирогами. Муж у нее злой был, бил ее, чуть на тот свет прежде времени не отправил… Вообще скверно жила. А померла – тут и колокола, и пение, и толпы народа, и поклонение… И думал я: если б это да при жизни ей устроить! Ведь это значит, согреть ей жизнь-то по самый гроб! А после смерти – зачем все это? Живого человека нужно чтить, ласкать, ободрять, а мертвецу зачем все это? И показалось мне, что мы, попы, не над тем работаем, что нужно, – звоны-то, пение, фимиам живому человеку нужно поднести!.. Вот она – наша задача!.. Так я думаю…»

Отец Лев посидел еще немного и собрался уходить… Владыка проводил его за калитку, потом вернулся и сел на балкончике… Да, он сказал правду – этот убогий отец Лев! Миру нужно чудо, а человеку – любовь, ласка, ободрение… Правда, люди его положения ничего или почти ничего не делают ни для того, ни для другого… Вот он сам, например, – ведь он архиерей. Сколько мог бы он сделать. А он ни разу не помолился о чуде и всю жизнь только хоронил мертвецов. Как безрезультатно, нудно прожита жизнь!.. Какие грезы, какие чудесные грезы вставали раньше при мысли, что он будет честным, живым деятелем в родной стороне, и что же оказалось, что же оказалось!..

И кажется архиерею, что на него смотрят родной город, люди, белая старая церковь, укоризненно покачивая головами, и шепчут: «Что же оказалось, что же оказалось!..» Быть может, несколько поколений этого захолустного, никому не ведомого городка жили, работали, трудились, чтобы произвести на свет его – высокого, умного преосвященного, и, когда он вырос, как, наверно, этот бедный городок издали следил за ним и мечтал, что он придет к нему, полный сил и желания, и начнет работать… И вот он прожил жизнь, скоро умрет, а городок, как и вся Россия, ничего не дождались от него… Боже мой, как стыдно, как мучительно стыдно!..

– Напрасно я приехал сюда, – шепчет архиерей… – Напрасно… Лучше бы там умереть… Лучше бы там!..

Был в трех верстах от города по реке маленький женский монастырь. Когда-то, в дни детства, он играл большую роль в жизни преосвященного. До сих пор у него в душе каким-то чудом уцелели – невытравленные, незапачканные – эпизоды из путешествий в монастырь. Сколько разговоров бывало накануне путешествия, потом ночь, полная ожиданий, раннее утро, когда на дворе только бело и тихо, а солнца еще нет, спящий городок, дорога – над самою рекой, по горам… Эти три версты до монастыря растягивались тогда в сотни, и сколько было веселья, шума, маленьких приключений!.. Преосвященный любил маленький женский монастырек нежною, почти детскою любовью…

Под двадцать третье июня ему прислали из монастыря приглашение – пожаловать завтра, в день Владимирской иконы Божией Матери, на престольный праздник. Преосвященный подумал и согласился… Утром за ним приехала коляска, и он поехал. Когда лошади проехали горы и начали спускаться вниз, где стоял монастырь, было свежо и прозрачно, и в летней благодати удивительно тихо и мило поднимались белые монастырские строения, огромный собор с многочисленными крестами, похожими на пук ярко горевших свечей. Было много зелени – груш и терна, а когда коляска въехала во двор, преосвященного обдал густой запах цветов… Народа почти не было, ранняя обедня еще не отошла, и на площади, около собора, только калеки и нищие пели про Лазаря и про Алексея, Божьего человека…