Маргарет Тэтчер - Автобиография [litres]

В конце июля мы снова вернулись в Дублин. Сообщество министров иностранных дел получило распоряжение удалиться для подготовки документа о политическом союзе для рассмотрения Европейским советом. Я надеялась, что мне хотя бы удалось обозначить свое несогласие с теми предложениями, которые скорее всего снова всплывут в будущем. Но я не обладала полномочиями предотвратить созыв IGC. Из двух зол скорее EMU, нежели политический союз, представлял собой наибольшую проблему. Больше всего раздражало то, что остальные, разделявшие мои взгляды, находили множество причин не высказывать их и предпочитали позволить мне принимать на себя всю критику за такую позицию. Слабые экономики будут попросту уничтожены единой валютой, но они надеялись получить достаточные субсидии для того, чтобы их согласие окупилось.

Переместиться из ограниченной атмосферы европейских советов на заседание G7 всегда было большим облегчением. Председателем саммита в Хьюстоне был президент Буш, который теперь во многом навязывал свой стиль администрации США. Эти экономические саммиты никоим образом не могли более считаться сугубо «экономическими» – нельзя было так думать и тогда, когда экономический и политический мир менялись так быстро и радикально. В первую очередь наши умы занимал вопрос того, что нужно сделать, чтобы обеспечить порядок, стабильность и терпимый уровень благосостояния странам рушащегося СССР. Но не менее важным было и то обстоятельство, что на саммите G7 я могла более эффективно отстаивать свободную торговлю и находить союзников, чем в сообществе.

Я теперь твердо поддерживала Брайана Малрони, который утверждал, что сильнее всего от провала GATT пострадают менее развитые страны. Я также напомнила присутствующим об огромных средствах, которые до сих пор затрачивались Европейским сообществом, США и Японией на сельскохозяйственную поддержку. Секция хьюстонского коммюнике, посвященная торговле, фактически содержала самое сильное заявление, когда-либо сделанное крупными экономиками по этому вопросу. Трагедия состояла в том, что усилия Европейского сообщества в области либерализации торговли были лишь поверхностными, как показали последующие события.

Я прилетела в Рим в субботу, 27 октября в середине дня, зная, что это будет тяжелый случай. Я не представляла себе насколько. В этот раз оправданием для проведения «неформального» совета перед формальным в декабре было принятие ряда мер по подготовке грядущего саммита CSCE и обсуждение отношений с СССР. Фактически итальянцы хотели предвосхитить результаты двух IGC по EMU и политическому союзу. Как всегда, в случае с итальянцами трудно отличить сомнение от хитрости: но налицо было и то, и другое в больших количествах. В этом «письме с просьбой» к совету синьор Андреотти не упомянул о необходимости обсудить Генеральное соглашение по тарифам и торговле с Уругваем в рамках переговоров о торговле. Я написала ответ, настаивая на том, что раз министры торговли и сельского хозяйства не достигли соглашения по предложению сообщества в области сельского хозяйства раньше, этот вопрос следует обсудить в Риме, поскольку время подходит к концу.

Еще более веской уликой намерений итальянской стороны было письмо итальянского премьер-министра, в котором он предложил условие для дальнейшего перевода полномочий от стран-членов к сообществу без внесения поправок в пакт. Итальянцы дали понять, что занимали умеренную линию, не настаивая на конкретной дате начала 2-го этапа EMU и отмечая, что предложение Британии о «твердой ECU» должно быть рассмотрено всерьез. Длинный и местами противоречивый список предложений по политическому союзу был подготовлен президентствующей страной, включая планы общей внешней политики, расширенные компетенции сообщества, голосование большинством, более широкие полномочия для Европейского парламента и другие вопросы. Точное предназначение этого документа оставалось неясным. Чего я не знала, так это того, что в кулуарах Италия согласилась предложением, прозвучавшим от Германии и поддержанным лидерами христианских демократов нескольких европейских стран ранее на закрытом заседании, о том, что GATT на заседании совета обсуждаться не будет. Если бы имела место такая дискуссия, им было бы трудно изобразить меня странной, а себя – чистыми интернационалистами.

Канцлер Коль публично высказался в пользу установления крайних сроков для работы IGC и 2-го этапа EMU. Но в преддверии совета в Риме он неожиданно принял мягкую линию Дугласа Херда, ныне министра иностранных дел, в отношении своих намерений. Господин Коль предположил, что, возможно, итоге специального совета могут свидетельствовать о «некоем формировании консенсуса вокруг вопроса» конкретной даты начала 2-го этапа. Но у Дугласа осталось впечатление, что немецкий канцлер не намеревался стремиться даже к этому и что он может поддаться на убеждения и согласиться на любую дату. Более того, канцлер Коль заявил, что не противился обсуждению GATT в Риме. Он сказал, что осознает важность предложения сообщества по сельскому хозяйству в GATT и согласен, что декабрь – действительно крайний срок по раунду Уругвая. Он также признал, что Германии придется пойти на компромисс. Он готов сообщить плохие новости немецким фермерам в скором времени, но не сию секунду. Очевидно, он старался обозначить Дугласу, что могут быть уступки. Если я было готова помочь ему в ходе дискуссии по GATT, он мог бы помочь мне в ходе дискуссии по EMU и IGC. В действительности, разумеется, это отнюдь не совпадало с его реальной позицией.

Я лично пообедала с президентом Миттераном в нашем посольстве в Риме в субботу. Он был предельно сговорчив и дружелюбен. Я сказала, что крайне обеспокоена неспособностью комиссии прийти к соглашению по вопросу переговоров о GATT. Я понимала, что соглашение было почти достигнуто в ходе шестнадцатичасовых переговоров на встрече министров сельского хозяйства и промышленности накануне, но заблокировано Францией. Миттеран сказал, что все это очень сложно, что сельское хозяйство нельзя рассматривать обособленно и что Европа – а точнее, Франция – не должна делать всех уступок на переговорах по GATT. Он спросил меня, когда я предлагаю поднять вопрос в совете. Я сказала, что в самом начале. Я буду требовать, чтобы совет четко обозначил, что сообщество вынесет предложения на обсуждение в течение нескольких дней. Не сделать этого – значит, признаться всему миру в протекционизме Европы. Президент Миттеран заметил, что сообщество, разумеется, придерживается политики протекционизма: в этом и было его предназначение.

Президент Франции, однако, согласился – или сделал вид – со мной в вопросе предложений политического союза. Он действительно был критически настроен по отношению к ряду замечаний Делора, и у него не было времени на Европейский парламент. Он утверждал, что Франция, как и Британия, хотела общей валюты, а не единственной. Это не было правдой. Но позвольте мне быть благосклоннее – могли возникнуть трудности перевода. В любом случае, я не заметила стремления загнать меня в угол.