Александр Трапезников - Виктор Муравленко

В 1975 году в ознаменование 10-летия открытия Самотлора на скважине Р-1 была сооружена металлическая стела высотой 16 метров с символическим вечным факелом сверху. Стояли стенды с фамилиями первооткрывателей. К концу жизни Виктора Ивановича Муравленко Самотлор вышел на свой технологический максимум, давал стране более 155 миллионов тонн нефти в год. Но после его смерти интенсивность добычи стала падать. Снесли почему-то и стелу. Но это уже другая история, не имеющая к первооткрывателям Самотлора никакого отношения.

Сегодня, как говорил тот же Абазаров, никого не волнует полный развал геологии, отсутствие поиска и разведки нефтяных и газовых месторождений. Продержится Россия еще несколько десятков лет на тех запасах, которые есть сегодня, а что дальше? И что будет с северными городами? Это очень серьезная проблема, о ней тут в двух словах не скажешь.

— А ты в трех изложи, — пошутил Леша.

— Я тебе лучше другие слова приведу, — серьезно ответил Николай Александрович. — Из письма Чехова, когда он возвращался с Сахалина через Сибирь: «Я стоял и думал: «Какая полная, умная и смелая жизнь осветит со временем эти берега!»» Сказано за шестьдесят лет до бурного подъема Тюменского Севера. Надо, чтобы эта полная жизнь не затухала. И чтобы память о таких мужественных и самоотверженных людях, как Муравленко, Абазаров, Норкин и другие, хранилась всегда. Ведь они и сделали в Сибири то, о чем мечтал Чехов.

Вечерняя прогулка подходила к концу. Много информации обрушил Чишинов на своего юного соседа, и всё — за один день. Такое сразу и не переваришь. А уже подходя к дому, он вдруг произнес совершенно непонятную фразу:

— Каждый отличный студент должен курить папиросы, ты, Юра, мал, потерпи немного.

Алексей подумал, что дядя Коля стал «заговариваться»…

Леша переспросил, а Николай Александрович повторил свою загадочную фразу. И только потом пояснил:

— Поскольку мы с тобой говорили о геологоразведке, без которой нет и не может быть никаких нефтяных промыслов, то я просто привел тебе этакую считалочку — ее любой будущий геолог на первом курсе института назубок знает, как таблицу умножения. Скажем, у физиков в известной поговорке: «Каждый охотник желает знать, где сидит фазан» закодирован цветовой спектр радуги (красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий, фиолетовый). А вот геологам фраза: «Каждый отличный студент должен курить папиросы, ты, Юра, мал, потерпи немного» помогает запомнить названия геологических периодов Земли с начала ее зарождения, многовековых циклов: кембрий, ордовик, силур, девон, карбон, пермь, триас, юра, мел, полиоген, неоген. Так вот.

— Девон — нефть, — радостно присвистнул Алексей, начинающий кое-что соображать. — А юра — никак «Парк Юрского периода» Стивена Спилберга? С динозаврами.

— Ну, примерно, — кивнул дядя Коля. — Только о происхождении нефти ученые до сих пор спорят и к единому мнению прийти не могут. Одни говорят, что она растительного происхождения, другие — неорганического, третьи вообще выдвигают какие-то космические теории. Вопрос действительно сложный и открыт до сих пор. В Канаде, кажется, до-бурились до такого геологического пласта, где никакой нефти не должно было быть по определению. А она оказалась. Недра Земли таят в себе ничуть не меньше загадок, чем космос. Это настоящий кладезь, а ключик так просто не дается. И нефть всюду разная. На Уренгое, к примеру, очень вязкая, тяжелая в добыче. Такая же приблизительно на Русском месторождении, это чуть севернее. Там она похожа на нефтяное желе, мармелад. Ее нужно конденсатом разбавлять, что-

бы пробок в трубе не было. Нефтяникам нефть на Русском месторождении так и не далась. Работы были свернуты до лучших времен, но так до сих пор и не развернулись. Видно, «лучшие времена» еще не наступили. А на Уренгое как добывали, так и добывают.

Чишинов взглянул на часы, открыл дверь в подъезд.

— Я тебе еще не о всех муравленковских промыслах рассказал, время у нас есть. Если не совсем надоел, пошли ко мне, выпьем кофе, футбол без нас не начнется. Там и продолжим.

— Не надоел, — откликнулся Алексей. — Ты для меня сегодня, дядя Коля, сам какой-то здоровенный «геологический пласт» открыл. Я бы его так и назвал — муравленковским. Двенадцатый период развития земли, жизни.

— Ну, это ты хватанул! — засмеялся Николай Александрович, похлопав его по плечу. Но ему было приятно услышать такое. Значит, не зря всё, коли хоть один человек из «поколения пепси» вдруг начнет задумываться о великом прошлом своей страны. И не только о прошлом, но и о ее будущем.

Войдя в квартиру Чишинова, Алексей начал рассматривать старые, пожелтевшие фотографии на стенах, будто увидел их впервые. Впрочем, так оно в какой-то степени и было: прежде он не обращал на них никакого внимания. Ну, висят и висят, места много не занимают, хотя лежали бы лучше в семейном альбоме. А были на них изображены буровые вышки, трубопроводы, жилые вагончики в тайге, вездеходы на просеке, вертолет в небе. И люди, люди… Много людей: за работой и на отдыхе, на первомайской демонстрации и на приеме в Кремле, групповые снимки и индивидуальные. Все лица — энергичные и живые, радостные или сосредоточенные. Но не было среди них пустых, расслабленных, равнодушных. Словно все они принадлежали к какой-то особой касте, породе.

Пока дядя Коля заваривал кофе, Алексей продолжал разглядывать снимки и читал подписи под ними. «В бригаде Китаева». «Комсомольский десант в Западную Сибирь». «Дворец культуры «Нефтяник» — любимое детище В. И. Муравленко». «Планерка у нефтепровода». «Свадьба на Самотлоре». «Так начинался Нефтеюганск». «Ленинский субботник в Нижневартовске». «Три «кита» нефтегазового комплекса — Барсуков, Муравленко и Эрвье». «Первый приезд в Тюменскую область Председателя Совета Министров СССР А. Н. Косыгина». «Ветераны-нефтяники в Москве». «На Аганском месторождении». «Муравленко, космонавт Волынов, Щербина и Повх». «Байбаков и Муравленко». «Праздничная демонстрация в Сургуте». «На базе отдыха в Лебяжьем»… Много, очень много снимков, наверное, с полсотни будет. На некоторых из них, где-то на заднем плане или сбоку был запечатлен и Николай Александрович Чишинов — дядя Коля, совсем еще молодой, лет двадцати пяти — тридцати. Худова-тый, не то что сейчас, да и волос на голове побольше.

— Любуешься? — спросил Николай Александрович, внося в комнату поднос с чашками и кофейник.

— Изучаю, — ответил Алексей.

— Мне особенно нравится вот этот снимок, — сказал Чишинов, указывая на фотографию, где был изображен Виктор Иванович Муравленко, сидящий за широким, заваленным бумагами рабочим столом, почти нависая над ним, опираясь раскинутыми руками о столешницу. Взгляд глубокий, задумчиво-пытливый, волосы неприглаженные, жесткая складка у губ. И подпись: «Решать будем вместе…» — Многие фотографии прислали мне мои друзья, какие-то сам раздобыл, что-то сохранилось, — продолжил Николай Александрович.