Юрий Владимиров - Как я был в немецком плену [litres]

…В вагоне моим соседом слева оказался пожилой и сильно ослабший русский, а справа расположился, как оказалось, старший группы – здоровый и говоривший мощным басом украинец – шахтер лет 40 с мешочком жареных подсолнуховых семечек.

Мы постоянно находились закрытыми в своем вагоне и далеко не всегда могли видеть из единственного окошечка названия станций, которые проезжали. Из всех станций я хорошо заметил и запомнил лишь Шепетовку на Украине и Демблин в Польше. До места назначения мы добирались почти 9 суток. Расстояние, которое преодолел эшелон, составляло более двух тысяч километров. Очевидно, мы ехали по маршруту: Днепропетровск – Александрия – Смела – Белая Церковь – Фастов – Казатин – Бердичев – Шепетовка – Ровно – Ковель – граница Украины с Польшей – Хелм – Люблин – Демблин – Радом – Лодзь – Калиш – Острув Великопольский – Одолянув – граница тогдашней Польши с Германией – Бреслау – Лигниц – Бунцлау – Баутцен – Дрезден – Риза – Мюльберг (конечный пункт). Как только эшелон тронулся, я перестал думать о том, что меня ожидает, и, положив под голову мешок с вещами, крепко уснул.

Проснулся из-за того, что поезд резко остановился и меня бросило на соседа, который, однако, спал непробудно. Стояли мы очень долго. Все усилия, чтобы снова уснуть, ни к чему не привели, так как было темно и душно, многие храпели и стонали, да и тело стало чесаться, поскольку уже давно на одежде завелись вши, а также продолжали беспокоить мелкие раны на спине. Хорошо еще, что в вагоне было не холодно. Время шло ужасно медленно. Я стал вспоминать о прошлом, о родителях и близких, о друзьях.

Наконец рассвело, но поезд всё еще стоял. Очевидно, его загнали в тупик перед какой-то большой станцией. Многие проснулись. Теперь мне стало совсем невтерпеж от желания сходить «по-малому». И с этим надо было что-то делать. Я решил использовать для этого консервную банку, а потом вылил ее содержимое через окошечко. Кто-то, увидев это, стал возмущаться. Однако таким же образом поступили еще несколько человек, которые вынуждены были использовать свои… котелки. А один «пассажир» собрался было пустить струю в щель между дверью и полом вагона, но это привело в ярость старшего группы, который мгновенно вскочил на ноги и резко оттолкнул нахала от двери. Тот попытался вступить с соседом в драку, но быстро отступил.

Пока шла перебранка, дверь вагона открылась, и два конвоира приказали всем выйти, проветрить и убрать вагон перед завтраком. При этом конвоиры разрешили нам оправиться, но только на виду у них, чтобы никто не мог убежать. Дали также возможность умыться водой из канавы рядом с железнодорожной колеей. Аналогичная процедура совершалась каждые утро и вечер, пока эшелон находился в пути. Мы успели также вымыть в канаве «посуду», использованную накануне для туалета, а потом набрали воды с собой. Пока мы находились вне вагона, двое пленных, отобранных конвоирами, успели подмести пол вениками из веток деревьев.

Вскоре после того, как нас снова загнали в вагон, поезд медленно тронулся. Давно уже наступило время для завтрака. Кое-кто еще имел в мешке запас продуктов, в том числе оба моих соседа: левый, не спеша, съел лепешку с кусочком сала, а правый стал грызть семечки, аккуратно складывая лузгу в кружку. А я в это время смотрел на них и «пускал слюнки». Несколько человек ограничились тем, что свернули цигарки.

Минут через 20 поезд остановился на станции, чтобы набрать угля и воды для паровозного котла. Все надеялись, что здесь нам дадут хотя бы попить, но этого не случилось. Поезд отошел и продолжал медленно и с частыми и долгими остановками двигаться на северо-запад. Почти все «пассажиры» вагона лежали, и, чтобы скоротать время, вели разговоры на разные темы. Меня заинтересовал рассказ одного пожилого пленного, назвавшего себя донским казаком. До пребывания в днепропетровской тюрьме он находился в большом лагере где-то западнее Кривого Рога. Он рассказал, что там немцы собрали тысячи военнопленных и очень долго их не кормили, так что они съели почти всю траву. А группа бывших уголовников якобы занялась людоедством. Они ночью подходили к спящему в окопчике, убивали его и вырезали у покойного куски мяса с ягодиц. После этого тело убитого сбрасывали в яму, служившую уборной. Утром убийцы варили мясо, используя заранее припасенные дровишки. Часть человечины в охлажденном виде они продавали на советские деньги или обменивали на махорку, хлеб или что-то другое. Вскоре убийц разоблачили, и немцы устроили им самосуд: поставили в центре лагеря виселицу, собрали возле неё всех пленных и подвели к ней преступников, на шее которых висели дощечки с надписью «Мы людоеды». Несколько суток их не снимали с виселицы.

Подобного рода разговоры я слышал за время пути много раз. Между тем от голода и жажды мы стали приходить в отчаяние. И тогда во время остановки трое молодых пленных умудрились притащить в карманах шинелей несколько сухих поленьев. Как только конвоиры закрыли двери вагона, те ребята попросили своих соседей освободить на полу место, чтобы соорудить там приспособление для приготовления пищи на костре. Они быстро вынули из мешка клубни картофеля и стали мыть их в котелке с водой. Однако на эту инициативу сильно разозлился старший по вагону, заявивший, что «никому не даст устроить пожар в вагоне, за что всех нас конвоиры перестреляют».

Вечером у моего левого соседа и у донского казака обнаружилось сильное расстройство желудка. Я сказал конвоиру о болезни этих товарищей и попросил оказать им помощь. Но конвоир ответил, что врача в эшелоне нет. Через некоторое время поезд остановился на станции Шепетовка. Я сразу вспомнил, что это родной город Николая Островского, написавшего знаменитые романы «Как закалялась сталь» и «Рожденные бурей», которыми зачитывалась советская молодежь. Наш вагон оказался почти у высокой платформы, где работали грузчики, а рядом с десяток человек копали большой ров. Это были пленные, которых охраняли немецкие солдаты. Один из часовых заслонил спиной окошечко нашего вагона, и я крикнул ему по-немецки: «Пожалуйста, не загораживайте наше окно!» Услышав эти слова, часовой быстро обернулся, и мы разговорились. Разговор кончился тем, что я выпросил у немца две сигареты.

Мой поступок вызвал у всех обитателей вагона большой интерес. Все вдруг «зауважали» меня за то, что я «кумекую» и «шпрехаю» по-немецки. Мой сосед справа, почти постоянно грызший семечки, попросил у меня подержать сигарету. Я отдал ему эту сигарету насовсем. Мы оба закурили, но часть сигарет отдали владельцу самодельной зажигалки и тяжело заболевшему донскому казаку. Затем сосед предложил мне пользоваться, когда захочу, жареными семечками из его мешка. За день я съедал горсти три семечек, и, без сомнения, только благодаря им выжил в оставшуюся неделю пути. В свою очередь я решил как можно скорее сделать что-то важное для этого соседа. Но что именно? Надо было ждать подходящего случая.