Джули Кавана - Рудольф Нуреев. Жизнь [litres]

Число поклонников Нуреева росло с каждым спектаклем. «Вскоре начали происходить чудеса. Это было как лихорадка, безумие». Девушки рвали огромные охапки сирени на Марсовом поле и проносили их в театр в складках широких юбок, хотя тогда цветы находились под запретом. Потом в действие вступали балетоманы, сидевшие в царской ложе, расположенной ближе всего к сцене; при помощи веревок они спускали букеты группе, ждавшей внизу. Сигналом служило завершение финального па-де-де. «И вот отовсюду на сцену летели цветы для Рудольфа».

Его фанаты очень ревниво относились друг к другу, особенно если им казалось, что Рудольф кого-то из них выделяет (одна поклонница дошла до того, что пожаловалась на другую в комитет комсомола). Естественно, Рудольф больше стремился сблизиться с теми, кто мог что-то ему предложить. Сильва Лон, которая работала в государственной театральной кассе в Москве, доставала для него билеты и устраивала на ночлег, когда он приезжал в столицу. Она часто дарила ему книги, а он в ответ посылал ей свои фотографии и писал письма, в которых делился мыслями о своих спектаклях. Ближе всего они сошлись с Тамарой, которую Рудольф при каждой встрече подробно расспрашивал, что им в тот день рассказывали в университете. Ее преподаватели дали ему разрешение посещать лекции, а потом молодые люди долго беседовали о поэзии Серебряного века. Рудольф буквально проглотил томик стихов Бальмонта, который Тамара добыла для него в факультетской библиотеке, признавшись, что выбрал своим девизом строки из стихотворения Sin miedo: «Это про меня, – сказал он, указывая на строки:

Все больше убеждаясь в собственной исключительности, Рудольф тянулся к тем произведениям, которые напоминали ему о себе. Когда ему удалось раздобыть номер журнала «Иностранная литература», в котором напечатали «Над пропастью во ржи» Сэлинджера, он был совершенно потрясен образом Холдена Колфилда, такого же бунтаря и изгоя. Он как раз дочитал роман, когда к нему зашла Тамара. Отдавая ей журнал, он воскликнул: «Сегодня ты точно не заснешь! Не успокоишься, пока не дочитаешь!»

Ксения, которая тоже была в комнате, сказала, что ей тоже хотелось бы прочесть роман. Реакция Рудольфа лишила обеих женщин дара речи: «Ксения Иосифовна, зачем это вам? У Тамары появляется тридцать новых мыслей за то время, что у вас появляется одна!» – С этими словами он вышел за дверь. Ксения лишилась дара речи. Все усугублялось тем, что Рудольф унизил ее при своей молодой подруге. Однако Рудольфу Ксения прощала все. Зато она выместила гнев на Тамаре. Девушка поняла, что она больше не желанный гость на улице Росси. Чувствуя себя заговорщиками, Тамара и Рудольф с тех пор стали скрываться от Ксении.

Всякий раз, как молодые люди вместе ходили в филармонию, Ксения неизменно ждала Рудольфа у входа после концерта и сразу вела домой. «Ксана!» – еле слышно восклицал он, заметив ее, и иногда им с Тамарой удавалось бежать через другой выход.

Трудно понять, стеснялся ли Рудольф своих отношений с Ксенией и потому был так груб с ней или грубил ей только напоказ, а когда они оставались одни, все было по-другому. Как бы там ни было, Ксения не могла освободиться. «Она была совершенно одержима им, – заметил один знакомый. – Она хотела жить его жизнью и наслаждалась тем, что разделяла его славу». «До конца жизни для нее существовал только один человек, – заметил другой знакомый. – По-моему, она сочинила для себя… сказку, придумала романтическую любовь».

Возможно, их «странный союз» был еще сложнее. Много лет спустя Рудольф признавался друзьям: в то время, когда он жил у Пушкиных, Ксения забеременела от него. «Но она не захотела оставлять ребенка». А в 1992 г., за несколько месяцев до смерти, он откровенничал с соучеником по Вагановскому училищу Эгоном Бишоффом: «Что бы ты сказал, если бы я признался, что у меня мог быть от нее ребенок?» По его словам, Пушкин так и не узнал ни о беременности, ни об аборте. «Я был потрясен, – сказал Бишофф. – Не думал, что их отношения зашли так далеко».

Можно подумать, что Ксения низко пала, потому что решилась на подпольный аборт. На самом деле в то время такая операция была сравнительно распространенной. «Все так поступали, – признается одна знакомая Рудольфа. – Я делала аборт шесть раз. Надо было только заплатить». И все же признание Рудольфа довольно сомнительно. Позже он говорил, что от него забеременели еще две женщины в СССР перед тем, как он уехал, и три женщины на Западе. Рудольф очень хотел стать отцом; особенно он мечтал о сыне: так он мог бы воссоздать себя. Правдой были его слова или фантазией? Так, он утверждал, что Нинель Кургапкина тоже была беременна от него. Сама Нинель все отрицает и смеется. «Ерунда! Это была Ксения», – настаивает она.

Конечно, между ней и Рудольфом существовало определенное влечение. «Но не такое, как настоящая страсть, отягощенная ревностью, – утверждает младшая подруга Ксении Алла Бор. – У них все было на виду. Нинель была очень хорошенькой и очень кокетливой, а Рудик всегда был рядом, смеялся и смешил ее». Балерина Алла Осипенко соглашается: «Он всегда был таким живым, энергичным, улыбчивым. Мы, естественно, решили, что он влюблен». Многие считали, что их связывают партнерские отношения не только на сцене, но пара уклонялась от прямых ответов. Одним знакомым Рудольф говорил, что у него был роман с Нинель, а другим – что он, может, и хотел бы, но ничего не вышло. Нинель шутила при одной знакомой, что ей пришлось «практически изнасиловать Рудольфа», но теперь настаивает, что они были только друзьями. «Многие считали нас любовниками, но мы ими не были. У нас был роман, но любовью мы не занимались. Если бы он не сбежал, возможно, у нас бы что-то и получилось. Мы были очень, очень близки, а я тогда была симпатичной. Даже много лет спустя, когда я его увидела, он сказал: «Как жаль, что у нас ничего не вышло».

Во время гастролей в Египте, которые проходили в конце года, они вместе развлекались в Африке, «что означает, что мы очень мало спали». В канун Нового года всю труппу пригласили на банкет, где их развлекала знаменитая египетская танцовщица, исполнявшая танец живота. Когда ужин закончился, она позвала артистов танцевать. Со своего места встал только Рудольф и следом за ней вышел на сцену. Не сводя взгляда с полупрозрачной мерцающей юбки с низкой талией, он начал подражать ее движениям бедрами, он двигался все быстрее, словно впал в транс.

На гастролях по Ближнему Востоку в вестибюле одного отеля к Рудольфу подошел молодой человек и попытался завязать с ним разговор: «Ду ю спик инглиш?» – «Нет». – «Парле ву франсе?» – «Нет». – Шпрехен зи дойч?» – «Нет». – Парла итальяно?» – «Нет». Рудольфу стало очень стыдно, вовсе не из-за гомосексуального подтекста и, разумеется, не из-за того, что артистам запрещали контакты с посторонними, а из-за того, что он выглядел неотесанным провинциалом. «Поэтому, как только я вернулся в Россию, я сразу нашел учителя, чтобы заниматься английским». Когда сестра Роза спросила, зачем ему английский, он объяснил, что «не хочет быть глухонемым, когда находится за границей».