Михаил Кизилов - Айн Рэнд

Наконец маленькая провинциальная Евпатория осталась позади. В романе «Мы живые» Алиса Розенбаум, уже ставшая Айн Рэнд, описала возвращение семьи в Петроград.

«Медленно, устало поезд приблизился к остановке, последней за долгий путь через разоренные просторы России. На трехдневный переезд из Крыма ушло две недели» [26] В русском переводе романа «Мы живые», осуществленном Д. В. и С. А. Костыгиными, почему-то указано, что переезд занял три недели, тогда как в оригинале стоит: «It has taken two weeks to make a three days’ trip». .

Ее героиня улыбнулась, услышав на вокзале знакомый звук трамвайного колокола, и поняла, что для нее начинается новая жизнь. Не стоит сомневаться — это чувства самой Айн Рэнд.

Писательница позднее говорила, что в романе в деталях описаны подробности возвращения Розенбаумов в Петроград {244} 244 244 . Если верить произведению, для начала члены семьи должны были в течение нескольких недель дежурить на евпаторийском вокзале в ожидании поезда. Вокзал был замусорен и вонюч, люди неделями не мылись и питались отбросами. После длительного ожидания им наконец-то удалось влезть в переполненный и грязный пассажирский вагон — по дореволюционным понятиям, третьего класса. Страшные люди с ружьями периодически проверяли документы. В какой-то момент их вагон сломался, и пришлось переместиться в товарный.

Так об этом повествует во многом автобиографический роман «Мы живые». Однако он рассказывает не обо всём.

По дороге домой Розенбаумы вынуждены были сделать пересадку в Москве, где прождали несколько часов. Алиса впервые увидела новую столицу России — гигантский город, показавшийся ей еще более огромным после провинциальной Евпатории. Как ни странно, при этом она не испытывала отвращения, которое вполне могла бы ощущать по отношению к большевистской столице:

«Я точно почувствовала, насколько велик мир, как в нем много больших городов; я должна была обратиться ко всем к ним… Это чувство было по-волшебному торжественным. Это был момент посвящения, открытия дверей» {245} 245 245 .

Надо сказать, что Розенбаумы были отнюдь не единственными евреями, вернувшимися в Петроград в это время. Город, опустевший в период военного коммунизма, в начале 1920-х годов постепенно наполнялся жителями — и новыми, и теми, кто покинул его во время Гражданской войны. В 1923 году еврейская община Петрограда достигла рекордной численности — 52 373 человека, составляя 4,9 процента населения города и занимая по этому показателю первое место среди его национальных меньшинств {246} 246 246 .

Первое, что Розенбаумы увидели, сойдя с поезда на Николаевском вокзале, был огромный лозунг «ДА ЗДРАВСТВУЕТ ДИКТАТУРА ПРОЛЕТАРИАТА!». А рядом — объявление: «ОСТОРОЖНО — ХОЛЕРА! НЕ ПЕЙТЕ СЫРУЮ ВОДУ!» Над вокзальными воротами висели серп и молот, с ними соседствовал плакат с изображением гигантской вши и подписью: «ВШИ РАСПРОСТРАНЯЮТ БОЛЕЗНИ!»

Выйдя из здания вокзала, Алиса увидела знакомые улицы с опустевшими торговыми рядами, с вывесками, изрешеченными революционными пулями. Перед магазином с указателем «ПРОДОВОЛЬСТВЕННЫЙ ЦЕНТР» тянулась бесконечная очередь из оборванных, худых и изможденных людей. На углу старая женщина, держа поднос с сахарином, робко предлагала пробегавшим мимо озабоченным прохожим купить его. На украшенном красными флагами бывшем Невском проспекте, а теперь проспекте 25 Октября, можно было видеть несколько небольших новых лавок, открывшихся после принятия в марте 1921 года новой экономической политики.

Семья вернулась в дом 120, в котором жила до отъезда в Крым, не позднее августа; значит, Евпаторию она покинула не позднее июля. Возвращение домой было не особенно приятным: их квартира была занята неким пролетарским художником, мастером по рисованию лозунгов, вывесок и агиток, присвоившим себе часть их мебели и переместившим остальное в подвал. Таким образом, Розенбаумы «получили обратно только то, что он не мог использовать… И поэтому… жили в настоящей нищете» {247} 247 247 . На самом деле они еще должны были радоваться: давший взятку управдому Зиновий Захарович смог выбить для семьи трехкомнатную квартиру с маленькой кухонькой на четвертом этаже [27] По сведениям Дж. Бриттинга, им удалось получить лишь одну комнату (см.: BrittingJ. Ayn Rand. New York; Woodstock; London, 2004. P. 20). . По понятиям того времени это было очень даже неплохо. Гораздо хуже, что в то время в доме не было ни электричества, ни воды. Представьте себе на секунду, какой ужас испытывали сверхчистоплотная Алиса и ее мать! (В Америке будущая писательница часами пускала воду в душе, чтобы обезопасить себя от микробов.) Если воду можно было доставлять на четвертый этаж ведрами, то для освещения приходилось довольствоваться свечками, которые тоже не так-то просто было добыть.

Вскоре Розенбаумы оказались в бесконечных очередях за предметами первой необходимости в государственных магазинах, где приобретали любую еду, какую только можно было купить, прежде всего вяленую рыбу, пшено и чечевицу. Всё это жарилось на примусе на сале или льняном масле. На завтрак у них было пшено, на обед — пшено, а на ужин — пшено и сушеная рыба, если ее удалось купить.

По вечерам люди старались поменьше выходить из дома, чтобы не быть ограбленными. Органы ВЧК по ночам проводили массовые аресты «контрреволюционеров». Многие частные лавочки, появившиеся при нэпе, были вынуждены закрыться: у людей попросту не было денег, чтобы покупать их товары. При этом некоторые купались в роскоши: Алиса своими глазами видела выходящих из роскошных лимузинов богачей с дамами в собольих шубах.

Для Алисы вскоре началась новая, студенческая жизнь.

Сразу по приезде в Петроград, 24 августа 1921 года, она подала ректору Петроградского университета прошение о зачислении {248} 248 248 . Ей пришлось побегать по Петрограду: сфотографироваться, получить в отделении записей актов гражданского состояния копию метрики, а у председателя домового комитета взять выписку из домовой книги. Революция наделила председателей домкомов, ставших посредниками между жильцами и государством, особенными полномочиями. Рассмотрев маленькие фото Алисы для студенческого личного дела и сличив их со стоящим перед ним оригиналом, председатель домового комитета своей подписью на фотографии удостоверил ее личность {249} 249 249 .

В университетском матрикуле № 2856 значится дата зачисления — 2 октября 1921 года {250} 250 250 . Так в неполные 17 лет Алиса Розенбаум стала студенткой общественнопедагогического и литературно-художественного отделения факультета общественных наук. Это отделение, объединявшее преподавание исторических, филологических и юридических дисциплин, было новым словом в советском образовании. В качестве специализации Алиса, по ее словам, могла избрать философию или литературу, однако ни то ни другое не привлекало ее: философия была слишком далека от реальной жизни, а ее литературные вкусы — столь же далеки от общепризнанных. По этой причине юная студентка решила особое внимание уделить истории, которая ей была необходима в качестве общего фона будущих произведений. Несмотря на то что в ее дипломе об окончании университета история нигде не указана в качестве специализации, наиболее частыми в списке прослушанных курсов были именно исторические дисциплины.