Михаил Кизилов - Айн Рэнд

К счастью, она так никогда и не узнала, какая трагическая судьба постигла ее первую любовь. Лео работал в Ленинграде руководителем моторной группы завода имени Ворошилова и проживал по адресу: 7-я Советская улица, дом 6, квартира 9. 18 января страшного 1937 года он был арестован выездной сессией Военной коллегии Верховного суда СССР. Пункты 7, 8 и 11 стандартной для того времени 58-й статьи содержали такие абсурдные обвинения, как «подрыв государственной промышленности, транспорта, торговли, денежного обращения или кредитной системы», «террористические акты, направленные против представителей советской власти или деятелей революционных рабочих и крестьянских организаций» и др. 5 мая 1937 года Лев Борисович Беккерман был приговорен к высшей мере наказания; его расстреляли там же, в Ленинграде, на следующий день после вынесения приговора {324} 324 324 .

Вскоре стала нести потери и семья писательницы. Первым от сердечного приступа 22 января 1939 года скончался Зиновий Захарович. Он умер скоропостижно, сидя на кушетке и беседуя с женой. Нора описывала его легкую смерть как «поцелуй Бога» {325} 325 325 , что в учении каббалы обозначает слияние души с Богом. Вскоре после начала блокады Ленинграда, 15 ноября 1941 года, умерла Анна Борисовна. Супруги были похоронены на еврейском Преображенском кладбище в одной могиле, украшенной массивным памятником из черного базальта. Место их захоронения дошло до наших дней в хорошем состоянии, посещается родственниками и поклонниками творчества писательницы. Официальный сайт кладбища указывает ее точное местоположение: Санкт-Петербург, Преображенское кладбище, Заборная 7-я, место 784.

Средняя дочь Розенбаумов, Наташа, поступила в консерваторию, где проучилась с 1922 по 1929 год под руководством профессора Н. И. Голубовской (1891–1975). Она дважды выходила замуж: в 1929 году — за некоего Исидора, в 1939-м — за Володю (фамилии обоих неизвестны). Наташа погибла в Ленинграде в июне 1942 года во время авианалета, гуляя по Михайловскому саду возле храма Спаса на Крови {326} 326 326 .

Лучшая подруга и кузина Алисы Нина Гузарчик, эвакуированная из Ленинграда 15 июля 1942 года, по сведениям Элеоноры Дробышевой, была убита при бомбежке парохода немцами в Астрахани в 1944 году {327} 327 327 . Знакомая Нины, Женя Минц, писала о ее трагической судьбе: «Нужно было пережить такую зиму в Ленинграде, чтобы потом погибнуть у устья Волги!» Остальные Конгеймы и Гузарчики умерли во время блокады {328} 328 328 , за исключением Володи Конгейма и Веры Гузарчик, с которыми Айн Рэнд продолжала общаться и после войны.

О смерти родителей писательница узнала только в 1946 году от своей бывшей учительницы английского, а о гибели сестры и кузины — еще позднее, в 1948-м {329} 329 329 . В результате ее единственной близкой родственницей осталась Нора. В 1931 году она вышла замуж за Федора Андреевича Дробышева, а в июне 1942-го вместе с мужем была эвакуирована из Ленинграда. По словам самой Норы, после войны она получила от Айн Рэнд и Володи Конгейма посылку с продуктами, однако потом родственники перестали отправлять им письма и посылки, опасаясь, что их получателей могут за это арестовать {330} 330 330 .

Идея произведения «Гимн» пришла писательнице в голову еще в СССР. Эта небольшая повесть (иногда ее называют новеллой) была написана в промежутке между двумя романами — «Мы живые» и «Источник». В апреле 1936 года были опубликованы «Мы живые», в 1937-м написан «Гимн». Незначительный временной разрыв между выходом этих первых произведений позволяет предположить, что «Гимн» дал писательнице возможность до конца оформить мысль, не высказанную в полной мере в тексте ее первого романа. Вдохновленная и разгоряченная его успехом, Айн Рэнд спешила сделать это в следующем сочинении.

Рабочее название повести — «Эго» — напрямую указывает на ее индивидуалистскую направленность. Вспомним концовку романа «Мы живые». В уста большевика Павла Серова автор вложила такое толкование коммунистической идеологии: «Первый и основной [принцип] заключается в том, что мы изъяли из нашего языка самое опасное, самое коварное и самое порочное слово — слово “Я”. Мы переросли его. “Мы” — вот девиз будущего. “Коллективное” занимает сегодня в наших сердцах место старого чудовищного “личного”».

Троекратное повторение слова «самое» и использование выразительных оценочных эпитетов «опасное», «коварное», «порочное» не случайны — они выдают значимость для писательницы проблемы личности и коллектива. В «Гимне» Айн Рэнд нарисовала картину тоталитарного общества, в котором «нет людей, есть только великое Мы. Единственное, неделимое, вечное».

Главный герой до самого конца повести не употребляет местоимение «я»: «Наше имя Равенство 7-2521… Нам двадцать один год. Наш рост шесть футов… Мы родились проклятыми».

Тенденция развития героя — движение от «Мы» к «Я». Сюжет повести — незамысловатая история его жизни. Он родился «проклятым», непохожим на других даже телом, переросшим, пишет Айн Рэнд, тела его братьев. Равенство 7-2521 знает: «Нет страшнее преступления, чем действовать или думать в одиночестве. Мы нарушили закон…»

Читателю стоит большого труда адаптироваться к «Мы» применительно к индивидууму, чтобы отслеживать события, рассказанные от первого лица. Непросто перестроиться на стилистику чистой абстракции и умозрительно сконструированного мира, схожего с тем, который создал Евгений Замятин в романе «Мы».

Художественное пространство второй книги Айн Рэнд довольно примитивно. Очевидно, по этой причине «Гимн» не заинтересовал американских издателей; возможно также, что они не приняли «Гимн» потому, что это была социально-политическая фантазия, направленная против философии коллективизма. Один из рецензентов, которому была направлена рукопись, гневно отметил: «Автор не понимает социализма». Вот уж нет. В отличие от рецензента Айн вдоволь насмотрелась на социализм в его большевистском варианте.

Что же заставило Айн Рэнд обратиться к жанру антиутопии? Нам кажется, что ее мог заинтересовать роман ленинградца Евгения Замятина «Мы». Быть может, Айн Рэнд пыталась разработать аналогичный жанр, подсознательно подражая бывшему земляку.

Замятин положил начало расцвету жанра антиутопии в мировой литературе XX века. По понятным причинам роман не был издан на родине, но в 1924 году вышел в Нью-Йорке в переводе на английский Григория Зильбур-га. Яркий критический текст русского автора мог привлечь внимание молодой писательницы Айн Рэнд. Еще до отъезда в США Алиса Розенбаум могла познакомиться с рукописью замятинского романа (работа над ней была завершена в 1920 году), а также с повестью петербургского журналиста Николая Федорова «Вечер в 2217 году» (1906), с социалистическими утопиями Александра Богданова «Красная звезда» (1908) и «Инженер Мэнни» (1911), повестью Александра Чаянова «Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии» (1920). Впрочем, утверждать это мы не беремся, помня, что русскую литературу она не любила в принципе.