Михаил Кизилов - Айн Рэнд

Айн Рэнд описывает Город будущего, в котором живет изобретатель-самоучка Равенство 7-2521, обожающий «науку о вещах». Этот город, созданный американской писательницей, подобен тоталитарному Единому Государству, которое «поэтизирует» в своих записях талантливый строитель Д-503 из произведения Замятина. Повествование в «Гимне», как и в замятинском романе, ведется от лица героя — тот излагает историю своего чудовищного преступления, «преступления из преступлений, спрятанного под землей», раскрытие которого грозит ему десятью годами заключения в Исправительном Дворце: работая тайком, в одиночестве, в туннеле при свечах, украденных из кладовой Дома Подметальщиков, он открыл электричество!

Созданное писательницей общество, живущее по четкому расписанию, — это Начальники, Учителя, Братья, Дети, Ученики и Старики (как видим, социальные роли разных общественных категорий отражены даже в написании их с прописной или строчной буквы). Помимо Равенства 7-2521, в повести действуют Союз 5-3992, Интернационал 4-8818, Свобода 5-3000, Братство 2-5503, Солидарность 9-6347…

Начальники Города очень стары: «Волосы их были белы, а лица покрыты трещинами, как глина в русле высохшей реки. Они выглядели древнее мрамора храма Мирового Совета. Неподвижно сидели они перед нами. Ни одно дуновение ветерка не тревожило складок их белых тог. Но мы знали, что они живы, — палец руки старейшего поднялся, указывая на нас, и снова опустился. Это был единственный признак жизни». (Чем не Политбюро ЦК КПСС брежневского времени? Правда, повесть была написана в 1930-е годы, когда руководство СССР было еще относительно молодо.)

Школу как основу деградации Города Айн Рэнд изобразила карикатурно, создав злую пародию на учителей, главная задача которых — наказывать учеников: помещать их в подвал, запрещать им задавать вопросы и вообще думать. Главные объекты Города — Дворец Мирового Совета, Дворец Мира, Исправительный Дворец, Дом Детей, Дом Учеников, Дом Ученых, Дом Художников, трехэтажный Дом Начальников, Городской Театр, Дом Актеров, Дом Бесполезности (там живут Старики); за Городом находится Дом Крестьян; наконец, за оврагом — равнина, а за ней — Неведомый Лес, думать о котором запрещено. Вот и всё жизненное пространство героя.

Чем могла заполнить его молодая писательница, решая, прежде всего, задачу развенчания тоталитаризма? Рассказом о пытливом мальчике, живущем в такой системе, не знающем родителей, а только таких же братьев и карикатурных учителей. В городе, где он растет, каждую весну мужчин старше двадцати лет и девушек после восемнадцати лет посылают в Городской Дворец Спаривания, где Совет Евгеники каждому мужчине определяет женщину. Рожденное следующей зимой потомство отправляют в Дом Детей. В белой спальне на 100 кроватей, с пустыми стенами, Равенство 7-2521 провел пять лет. Следующий период его жизни — Дом Учеников, некий школьный комплекс из десяти корпусов, куда детей помещают на десять лет обучения. Все годы перед сном в большом зале он вслед за учителем проговаривал коллективную речовку: «Мы — ничто. Человечество — всё…»

Когда герою исполнилось 15 лет, он вместе с братьями явился на Совет по Труду, чтобы получить Мандат, определявший место работы на всю оставшуюся жизнь. Герой совершил очередное преступление — преступление Предпочтения. Он давно тайно мечтал, что его пошлют в Дом Ученых, ведь все великие изобретения совершаются именно там. Но голос старейшего из Совета по Труду не дрогнул: «Подметальщик». Теперь наш герой живет в Доме Подметальщиков, где, по мнению Совета, место способным творческим людям. Там еще более жесткое расписание: пробуждение по звуку колокола; завтрак в зале, где на пяти длинных столах стоят 20 глиняных тарелок и столько же глиняных кружек; пять часов работы метлами и граблями до получасового обеденного перерыва и столько же после него, часовой ужин. По сигналу колокола он в колонне направляется на Общественное собрание в один из Городских Залов, где после речей Начальников поет гимны: Гимн Братства, Гимн Равенства и Гимн Коллективного Духа. Впереди еще досуг — в Городском Театре, куда маршируют герой и его братья, а после, опять же строем, возвращаются на ночь в Дом Подметальщиков.

Примерно так Айн Рэнд рисует одномерное пространство Города будущего, вслед за Евгением Замятиным и другими авторами антиутопий демонстрируя способы государства жестко и тотально контролировать личность, исходя из представления, что у него есть на это право, что оно может формировать и регулировать даже частную жизнь своих граждан.

Но однажды «земля становится прекрасной и жизнь не кажется больше только нудной необходимостью, она становится удовольствием». Герой встретил девушку по имени Свобода 5-3000, полюбил ее, хотя в Государстве это запрещено, и даже придумал ей новое имя — Золотая. В тексте повести это самые эмоциональные страницы.

Единственный способ обрести свободу — бежать из Города в Неведомый Лес. И только там происходит «рождение слова» — ранее не произносимого героем «Я»: «Мои руки. Моя душа. Мое небо. Мой лес. Это моя земля». Завершая повесть, писательница публицистически открыто закрепляет свою формулу: есть слова мудрые, есть — лживые, «но только три святы: “Я хочу этого”». Конечно, Айн Рэнд старалась убедить читателя, что система тотальной социальной унификации чудовищна и преступна. Ради этой мысли создавалась книга.

Но можно ли назвать «Гимн» беллетристикой? Фантастическая греза о недопустимом грядущем — это некий американский лубок, идеологическое оружие писательницы, проводник ее идеи.

Конечно, повесть Айн Рэнд по сути являлась переделкой замятинского романа — естественно, без ссылки на него. «Математически безошибочное» счастье, любовь и дружба, душа и вдохновение, дети, настоящее и будущее, свобода и насилие, слово — всё это содержательные категории текста Замятина, скопированные Айн Рэнд, как и «нумера»-имена Д-503, 0-90, 1-330 и недосягаемый Зеленый Лес.

Думается, в «Гимне» идет речь не только о Советской России, о ненавистном писательнице военном коммунизме, но и о тоталитарной системе в широком смысле: о рационализированном мире и принудительных методах управления, о любом механическом социуме — и здесь она тоже следует за Замятиным.

Проводившая экскурсии в Петропавловской крепости Алиса Розенбаум, наверное, не однажды рассказывала своим слушателям об одном из ее узников — Николае Гавриловиче Чернышевском, о его ответе на сакраментальный русский вопрос «Что делать?». И особенно часто должно было звучать упоминание о четвертом сне Веры Павловны.

Русскоязычный читатель даже в переводе с английского безошибочно узнает в строках Айн Рэнд аллюзии на произведение Чернышевского: