Юрий Кобаладзе - Я шел своим путем. Ким Филби в разведке и в жизни

Знание английского языка достаточно для выполнения любой обычной задачи; я полагаю, что после небольшой практики в стране он сможет говорить по-английски действительно очень хорошо. Дело здесь не просто в знании языка: сочетание степени владения языком и личных качеств, комбинация серьезности намерений со скромностью — именно это делает его типичным «англичанином».

Хорошие оценки за рассудительность, подход к проблеме и самоконтроль (хотя мои суждения могут быть обусловлены искусственными условиями наших встреч). Я с уверенностью поручил бы ему задания, требующие этих качеств, а помимо этого он наверняка справится с решением личных и профессиональных проблем деликатного свойства.

Мое единственное сомнение в отношении Марата заключено в слове «скромность». Это прекрасное качество для успешного ведения работы с представителями английского общества. Но наша работа иногда требует проявления значительной степени самоуверенности со стороны оперработника.

Большинство агентов (и почти всегда) нуждаются в том, чтобы к ним относились с сочувствием и пониманием. Но иногда некоторых агентов надо держать в «ежовых рукавицах». Я уверен, что Марат исключительно подойдет для работы с первой категорией агентуры. А вторая категория? Этот вопрос я не смог решить в ходе наших встреч, так что оставляю его на ваше усмотрение.

Что сталось с этими необычными характеристиками? В последующие годы они, по-видимому, никому не понадобились — по крайней мере, если судить по тому, что оригиналы оказались в кипе старых документов, предназначенных к сожжению, откуда их чудом спасли два бывших «воспитанника».

А что сталось с самими характеризуемыми? Вместе с «второгодником» Владимиром в лондонской резидентуре работал О. Гордиевский, который, по его словам, был готов полностью подписаться под характеристикой, данной Филби [81] См. Andrew С., Gordlevsky О. Op. cit. — Р. 453. . Можно по-разному относиться к Гордиевскому, но его слова подтверждает тот факт, что в данном случае «сомневающийся» Филби был гораздо ближе к истине, чем специалисты по кадрам ПГУ, направившие Владимира на работу в одну из самых сложных западных стран.

Не ошибся Ким и в случае с Владиславом. По прошествии двух лет загранкомандировки он крайне иррационально повел себя в момент эмоциональной увлеченности и был срочно отозван в Москву, на чем его разведывательная карьера, собственно, и закончилась.

Оперативная судьба Марата складывалась в целом более успешно. И тем не менее его излишнюю мягкость, тонко подмеченную Филби, отмечали в дальнейшем практически все, с кем ему приходилось сталкиваться по чекистской работе, — и на том берегу, и на этом.

Филби неоднократно говорил, что ощущает на себе груз ответственности за каждого из своих питомцев. Он живо интересовался их успехами, а с некоторыми поддерживал регулярную переписку. Вот вьщержки из его писем:

«Я чрезвычайно рад был услышать о твоем новом ответственном назначении, о чем свидетельствует полученная из Лондона открытка с видом собора Св. Павла и его окрестностей. От всего сердца желаю удачи — а она, как я неоднократно говорил вам, очень и очень тебе понадобится!»

«Желаю всем вам профессиональных успехов, и если в этом вы будете хотя бы в малой степени обязаны тому, что я. вам преподавал, то я горжусь этим и чувствую себя счастливым человеком».

«Я почти начал верить в существование телепатии. В момент прибытия твоей посылки я читал роман, один из героев которого заказал себе «пиммз № 1» — напиток, о котором я ни разу не вспомнил с тех пор, как в 1956 году навсегда покинул Англию. Мне подумалось: как же я за эти года оторвался от английских реалий, — и тут неожиданно появляется бутылка этого самого напитка! Более того, недавно я отправил дочери небольшой список заказов, забыв включить в него острый сосус «Ли-энд-Перринс» и соевый соус. Пока размышлял над тем, стоит ли посылать вдогонку второе письмо, оба соуса также прибыли в твоей посылке. Спешу добавить, что дело здесь все-таки не в телепатии, а в том, что, когда люди хорошо узнают друг друга, как в нашем с тобой случае, между ними быстро устанавливается интуитивная связь».

Филби, видимо, под влиянием уроков 30-х годов, когда были репрессированы многие из его оперативных руководителей, крайне болезненно переживал бесследное исчезновение ставших ему близкими людей — он просто не мог смириться с такими потерями. Одного из его бывших учеников (речь идет о выдворенном из Великобритании оперработнике, фигурировавшем на обложке журнала «Таймс») долго не пускали навестить Учителя под предлогом «нездоровых идейных настроений» последнего. Плюнув на все запреты, молодой человек все же отважился нанести Киму визит. Тот встретил воспитанника в слезах и бросился ему на шею со словами: «Я думал, что никогда уже тебя не увижу и никак не мог понять, почему». Как впоследствии вспоминал ученик, в тот момент его охватил ужас при одной мысли о том, что ему придется сказать: «Причина в твоей неблагонадежности, Учитель». К счастью, Филби перевел разговор на другую тему.

С годами Филби становилось все труднее вести «семинар». «Ким был страшно рад ученикам, — вспоминала впоследствии его жена Руфина Ивановна, — так как они помогали ему ощущать свою полезность». Тем не менее он иногда пропускал занятия. Это случалось тогда, когда Ким чувствовал огромную физическую усталость, но, будучи человеком гордым, не хотел это показывать. Он вообще не любил, когда его видели немощным. Как-то раз, отказавшись от встречи с учениками, он воскликнул: «Ах, если бы с этого начать 25 лет назад! А то столько времени потрачено впустую!»

Руфина Ивановна рассказала об этом уже потом, когда Кима не стало. А на очередном занятии ученики ничего не заметили. Перед ними, как всегда, сидел бодрый, излучающий теплый юмор и доброту Учитель.

Если существует какая-то форма сознания по ту сторону жизни, то Ким Филби видел, как в день его смерти стайка наиболее преданных питомцев его «семинара» примчалась на квартиру к потрясенной вдове. Ожидали встретить столпотворение соболезнующих друзей, высокопоставленных сотрудников Комитета. Но дома была лишь убитая горем Руфина Ивановна и — по долгу службы — заходили «кураторы» из контрразведывательного подразделения. Ученики разделили горечь первых рассказов о только что произошедшей утрате. Затем, на пышной панихиде в Центральном клубе им. Дзержинского, воспитанники положили к подножию гроба Учителя огромный букет алых гвоздик. А вот на кладбище они держались подальше от объективов иностранных журналистов, ибо большинство из них еще находились в рядах действующих разведчиков.

Со временем жизнь разбросала кого куда. Но школа, выучка Филби остались. Учитель передал ученикам не только профессиональные познания во «второй древнейшей профессии», как иногда называют разведку, и не только «чутье охотника». Он приучил их широко и объективно смотреть на окружающий мир. Принципиально важно, что он, вопреки расхожему стереотипу, сложившемуся о нем на Западе, да и некоторым установкам в советской разведке тех лет, учил работать не ПРОТИВ, а ПО Британии, США и т. д.