Максим Капитановский - История рока. Во всём виноваты «Битлз»

Нужно было срочно разрядить обстановку, моментально исправить настроение, ибо как говорит Артур-Степан: «Очень быстро поднятый бутерброд упавшим уже не считается!»

Быстрее всех «бутерброд» поднял сам Гоша. Он освежил все бокалы и фужеры, то есть налил туда какой-то очень редкий испанский джин, помыл и ловко разложил виноград и повторил тост, уже произнесенный им ранее: «За любовь!»

За столом тем временем произошло некоторое повеселение, которое, как мне показалось, внес джин. Наташка, видимо, приученная ко всяким загогулистым напиткам, задала неуместный и хамский вопрос по поводу тоника. Степа с видом оскорбленной компетенции, ни слова не говоря, вытащил из холодильника-тумбы «Боржом», открыл и сунул привередливой бывшей костюмерше.

Натаха вырвала из соломенной циновки-картины «Восход солнца во Вьетнаме», которую папа Степы привез из Кореи, соломинку и, потягивая получившийся джин-боржомик, задумчиво произнесла:

— Эх, любовь-морковь! Я в жизни больше двух недель ни с кем не жила. А вот подруги мои некоторые — те по два-три года с мужьями или так. Даже дети есть. Сейчас-то я им даже вроде как завидую, а тогда… Тогда я еще толком не шила, никого не знала, на «Рижской» квартиру снимала — подруга одна устроила, Анька. Сама-то она в соседнем доме со своим Никитой проживала, вот и устроила меня с собой по соседству. Анька считала себя очень симпатичной: мол, и лицо у нее, и сиськи, и нога хорошая. Тоже мне фотомандель! По этому профилю и старалась себе работку подыскать, даже снялась пару раз на какой-то помойке. А вот Никита ее очень хорош — высокий, глаза серые, в банке работает. Серьезный парень. Повезло ей, сучонке.

А она, как у нас, баб, это иногда бывает, не очень ценила его. Сначала они ко мне в гости зачастили. Рядом же — удобно: на машине не надо пьяными ездить. Потом она начала мужиков таскать. Туеву хучу. Придет с двумя какими-нибудь кретинами, нажремся или там групповушку сотворим, или так по углам, как ты, Максик, говоришь: тупые возвратно-поступательные движения…

(Я хорошо помнил, что рассказал анекдот про возвратно-поступательные движения Римме, а не Наташе. И было это ночью. Значит, женский «телеграф» действует буквально со скоростью света.)

Наталья тем временем продолжала:

— Но Никита ее не совсем дурак был — ну как это так?! Приходит она вечером вся пьяная, колготки порваны, трусы наизнанку. Он тоже не ангел — сколько раз ко мне яйца подкатывал, но я — ни-ни, совесть еще осталась, она же мне подруга.

Одним словом, стал он за ней присматривать, и очень редко уже ей вырваться удавалось. Тогда начала она по телефону со мной душу отводить. Вся Москва тогда уже закончила компьютерами торговать, а мы с ней только «начали». Как шпионы, ей-богу!

Договорилась она со мной для нашей бабской конспирации мужиков компьютерами называть при Никите. Она на самом деле все компьютер себе подбирала, хотела овладеть. Ну, например, рассказывает по телефону, как вчера с Никитой на презентацию ходила: «Представляешь, там мужики были — одни козлы, только двое американцев — такие ломовые…» — тут, по всей видимости, Никита у нее приходит, потому что она переключается на наш «компьютерный язык»: «…так вот, только два нормальных “IBM”, с такими, знаешь, мониторами , а обеспечение — вообще завал!»

Совсем Аньке, видно, невмоготу стало. «Замучил, — говорит, — своей любовью». И задумала она целую ночь у меня провести. Но такое дело подготовки требовало. Аж с понедельника начала мне звонить — обязательно при Никите — и величать Андреем Ильичом — главным специалистом по ночным съемкам клипов. Достала по самые помидоры: мол, она в среду не может, а в четверг у нее самой съемки, а вот в пятницу есть окно с четырех до шести. Нет? Жалко. Ой, Андрей Ильич, как это ночью? Я же замужем! А что, днем никак нельзя? Правда? Это самое лучшее время? Ну что ж, попробую мужа уговорить…

И все в таком разрезе. Так вот, Анька со мной еще раньше договорилась, что в пятницу в восемь вечера вместе с двумя «компьютерами» подгребет, но звонила все равно каждый день — «уточняла».

Наконец в пятницу полвосьмого звонит: «Андрей Ильич, у нас ничего не изменилось?» Я отвечаю, что (ох, блин, достала) все в порядке, только чтоб принтер (шампанское) не забыла.

Не успела трубку положить — Никита звонит: «Наташ, моя параша сегодня, слава богу, на всю ночь на съемку умотала. Сейчас к тебе с шампанским приду».

Еле от него отбоярилась, до сих пор жалею.

И Наташка положила свою буйную голову Гоше на плечо.

Вот так обычный обед с шампанским совершенно случайно превратился в высокоинтеллектуальный диспут о самом сложном и непонятном человеческом переживании — о любви. Сколько мнений, сколько собственных точек зрения! Наша беседка напоминала Ноев ковчег: каждой твари по паре. Я, как совершеннолетняя и полноправная тварь, тоже должен был что-то рассказать, и на меня уже посматривали другие наши твари. Из собственного опыта я что-то не мог подобрать ничего достойного — все какая-то туфта, а хотелось закончить вечер на оптимистической ноте, так сказать, подвести положительный итог. И я кое-что вспомнил.

Был у меня один приятель — Слава Лутовинов.

Я с ним вместе на первом курсе как бы учился, потом его выгнали как бы за то, что он два раза подряд к институту на иномарке подъехал — так что он с точки зрения официальных властей был как бы подлец.

До этого мы с ним общались в компаниях или так, и стал он приходить с одной девушкой потрясающей. Он был рыжий такой, высокий, как Чубайс, а она — маленькая, черненькая — Валерией Шведовой звали. Пара просто заглядение! С удовольствием они рассказывали, как познакомились: она шла из своего института мимо зоопарка, а он ехал в троллейбусе, причем по другой стороне — так он выскочил, бежал назад почти целую остановку и все равно не успел — она в автобус влезла. Поймал машину, за автобусом гнался, догнал, и уж после того, как ей обо всем этом поведал, согласилась она назавтра встретиться вечером.

Окончив этот волнующий рассказ, обычно целовались — у меня уже тогда закралось подозрение, что они начали жить .

И вот вдруг его выгоняют из института.

Мы потерялись на время. Он, наверное, устроился руководить ларьком или чем другим подобным, а я, как все, горе мыкал — не виделись с ним долго, даже не знаю, сколько.

Неожиданно Славка позвонил мне и пригласил на свадьбу. К семи часам в кафе «Солнышко». Я успел только спросить: «На Лерке женишься-то?»

— На Лерке, на Лерке! — Он засмеялся.

В субботу ровно в семь я как штык был в этом кафе, и не один, а с электрочайником и со стихами, где в двадцати семи шикарных куплетах рассказывалось о том, какие Славка с Леркой клевые и как должны быть счастливы родители, глядя на «наших молодых».