Максим Капитановский - История рока. Во всём виноваты «Битлз»

Петька от неожиданности затих, видимо, прислушиваясь, облегченно вздохнул и радостно захрапел опять.

Уже под утро, вдосталь насладившись молодецкими звуками в стереорежиме, я вспомнил хороший солдатский способ — накинуть на морду храпящему военную портянку, но ни у Ефремова, ни у меня портянки, к сожалению, не нашлось.

После очередного концерта командиры той части, где мы работали, подошли поблагодарить и, хитро посмеиваясь и подмигивая, предложили отужинать «чем бог послал».

Мы, конечно, после обычной сухомятки с радостью согласились.

Небольшой толпой с главным командиром впереди пошли по темному плацу, инстинктивно стараясь идти «в ногу», а жизнерадостный Директор все время забегал вперед и пытался накладывать взыскания на тех, кто недостаточно пропечатывал шаг. Наконец все остановились около освещенной двери с надписью «Столовая». Командир, стоя к двери спиной, произнес небольшую речь, в том смысле, что очень приятно, и театральным жестом распахнул створки.

Мы вошли в небольшое помещение с П-образным столом, перед которым помещался маленький солдатский оркестр, грянувший в ту же секунду музыку.

Если бы дело происходило в XIX веке и мы были бы купцами, а оркестр — цыганами, то прозвучало бы, наверное: «К нам приехал, к нам приехал ансамбль московский дорогой!» А тут они играли всего-навсего «Чардаш» композитора Витторио Монти (1868–1922). Вернее, «Чардаш» играл скрипач, а два электрических гитариста и барабанщик ему подыгрывали.

Скрипачом был молоденький узбек, и держал он своего «Страдивари» очень странно — по-турумбайски, то есть вертикально, как контрабас. Мы расселись.

Руководил столом командир полка, ему очень нравилась роль хлебосольного хозяина, и надо сказать, у него хорошо получалось.

Обстановка была теплая и дружеская. На столе теснились немецкие мясные закуски, овощи, пиво и даже кое-что покрепче. Звучали тосты и здравицы в честь вечной и непоколебимой дружбы между «Машиной времени» и контингентом Советских войск в Германии.

Потом пошли обычные военные вопросы: «Каковы ваши дальнейшие творческие планы?» и «Вот вы поете, играете, а по жизни работаете где?»

Оркестр к этому времени уже закончил пятую интерпретацию «Чардаша» и ожидал знака командира, чтобы поразить наш слух в шестой раз.

Напрашивался скучный вывод, что репертуар ансамбля дальше «Чардаша» не простирается или что командир полка — попросту скрытый венгр и дает выход своим националистическим настроениям.

Пришлось срочно сделать несколько комплиментов исполнителям и дать хорошую оценку меценатству командира, не дающего солдатам зарывать в землю свои таланты.

Особенно все наши хвалили скрипача, способного сыграть виртуозную пьесу пять раз подряд и готового еще бог знает на что.

Командир, очень довольный своим статусом «слуги царю и отца солдатам», поднял тост за творчество и сказал, что у кого-кого, а у него в полку талант никогда не пропадет и что в то время, когда другие воины котлы чистили, он лично выделял талантливому узбеку по часу в неделю для занятий на скрипке, после чего тот, видимо, и выучил «Чардаш» В. Монти.

Было ясно, что наш меценат очень гордится своим узбеком, как помещик Троекуров борзыми щенками, и была бы его воля, оставил бы несчастного «Паганини» на сверхсрочную.

— Вы обратите внимание, как он скрипку держит, — говорил командир, любовно поглядывая на скрипача. — Вам-то, гитаристам, не понять. Скрипку же обычно под подбородок суют. Но для этого нужна особая подушечка… Ну, давайте-ка еще раз за музыку… Так вот, дурак прапорщик, которого я в Ташкент к узбекской матери послал, привез две пуховые подушки, поэтому наш Туфтанделиев теперь так без настоящей подушечки и играет… А ну, давай-ка за майора выпьем, большого специалиста в своем майорском деле. Это ведь он организовал вам возможность вкусить с нашего скудного солдатского пайка.

Выпили за майора, вкусили «с пайка». Командир спрашивает:

— Ну, как вам наша жратва? У нас так каждый солдат питается.

Мы, конечно, одобрили. Командир осмотрелся победоносно, но, видимо, в глазах Директора, вкушавшего в это время твердый немецкий сервелат, увидел легкое недоверие.

— Что, не верите?! Лень, — говорит майору, — приведи какого-нибудь.

Через пять минут майор привел низкорослого испуганного солдата. Командир уже успел поднять тосты за Джорджа Вашингтона, Джорджа Харрисона и Боя Джорджа и не совсем понял, зачем ему этот воин, но на всякий случай сказал:

— Что, попался?!

Было очень жаль ни в чем не повинного рядового, и мы со всех сторон начали кричать, что очень верим в роскошное разнообразие солдатского меню.

— А-а, точно, вспомнил, — вскричал командир, — тут вот некоторые не верят, что ты каждый день все это ешь. Ведь ешь ведь? Ведь да?

Солдатик, пожиравший глазами жареную курицу, проглотил слюну и равнодушно ответил:

— Так точно, товарищ полковник.

Товарищ полковник торжествующе посмотрел почему-то на майора и указал солдату на свободный стул:

— Вижу, любишь своего командира, садись вот, поешь, только смотри у меня, морда, не пей!

Потом налил себе рюмку, махнул рукой:

— Да ладно, пей!

Чуть попозже сослуживцы увели командира к жене, а мы с Директором не покладая ног забились в огненном «Чардаше».

Чем дальше мы забирались в глубь Германии, тем теплее и радушнее был прием. Почти каждый послеконцертный ужин превращался в настоящий банкет. Конечно, приезд группы вносил свежую струю в скучноватую все-таки повседневность военных городков, и все получали обоюдное удовольствие от вечернего общения.

Причем на каждом банкете обязательно задавался вопрос: «А где вы вчера выступали? Ах, у саперов, ну и как вас принимали-кормили?»

Мы сначала-то благодарили и говорили, что очень все было хорошо, но, видя искреннее разочарование добрых офицеров, стали отвечать так: «Ну, вчера, честно говоря, было так себе, зато сегодня просто потрясающе».

И чем меньше мы восторгались предыдущей частью, тем большее удовольствие читалось на открытых, мужественных лицах наших теперешних хозяев.

Роль гостя вообще довольно трудна, а особенно у военных: попробуй-ка объясни, что ты с ног падаешь от усталости и мечтаешь только до койки добраться, и это людям, которые аж неделю готовились к встрече. Поначалу мы стойко выдерживали тосты, не отличающиеся разнообразием («За «Машину времени», на которой мы все росли»), но после того, как однажды поднялся уже крепко поддавший седой пятидесятилетний полковник, провозгласивший: «За «Машину времени», под которую я с детства развивался и взрослел», — было решено изменить регламент.

В последующие вечера первым вставал Андрей, коротко упоминавший о том, что все присутствующие родились и, видимо, умрут под «Машину времени», затем благодарил хозяев, которые угощали нас значительно лучше, чем в предыдущем месте. Этим он совершенно выбивал почву из-под последующих тостов. Пить обычно бывало уже не за что, и мы скромно ужинали и валились спать.