Максим Капитановский - История рока. Во всём виноваты «Битлз»

Он стоит, стоит за спиной десять минут, пятнадцать минут, потом замахнется, но не бьет (а лучше бы ударил).

— Это не работа, Хунвэйбин, а мудовые рыдания. У тебя под что руки заточены?!.

Потом он обычно отбирал напильник, давал вместо него другой, побольше.

— Вот тебе напильник «стахановский» по руке, и хуярь, а то знаешь как оно бывает!

Так говорил красавец-бригадир Пузырев своему молодому ученику слесарю Хунвэйбину.

Хунвэйбин работал на «почтовом ящике», каким-то боком связанном с космическим производством, но не напрямую, а косвенно, и еще учился на вечернем отделении юридического факультета МГУ.

На работе он скрывал по возможности, что «на мента учится», а в университете не афишировал, что работает слесарем, а не в милиции или суде. Да и работал он только для того, чтобы не забрали в армию, потому как «ящик» давал броню.

Хунвэйбин носил сравнительно длинную прическу, на которую неодобрительно посматривали преподаватели, но ничего не говорили, возможно, считая, что это — один из секретов его службы. Зато на заводе реагировали не так демократично.

Относясь с извечной пролетарской ненавистью и подозрительностью к учащимся в институтах «волосатикам», администрация «ящика» чинила им всяческие препятствия: загружала сверхурочной работой и не отпускала на экзамены и зачеты, пускаясь в долгие демагогические рассуждения о том, что будущее принадлежит рабочему классу.

В доказательство приводилась выдержка из доклада Брежнева: «На ближайшие 60 лет будущее будет принадлежать рабочему классу».

Как ни странно, находились индивидуумы, которые смотрели вперед дальше, чем на шестьдесят лет, и, собираясь все-таки шестьдесят лет проработать рабочими, на шестьдесят первом перед смертью хотели побыть инженерами, адвокатами и другими малопочитаемыми людьми.

Хунвэйбин, похоже, относился к их числу и мало осознавал, что, работая вот уже полгода, имеет впереди пятьдесят девять с половиной лет для того, чтобы проверить правоту Леонида Ильича.

На заводе волевым решением какого-то козла был принят порядок не выдавать молодежи зарплату, если длина их волос превышала четыре сантиметра, а у нашего героя было аж шесть. Стричься он никак не хотел и вот уже седьмой месяц денег не получал, видимо, собираясь в один прекрасный день побриться наголо, забрать с «депонента» все свои бабки и стать мультимиллионером.

Остальные рабочие его бригады, во главе с бригадиром Пузыревым, считали его чокнутым бессребреником и за предполагаемую бедность прозвали китайским Хунвэйбином, или сокращенно — Бином.

На самом деле единственное, что связывало Бина с Китаем, — это был дорогой китайский халат, в котором в свободное от пролетарского самоусовершенствования время он разгуливал по своей убогой четырехкомнатной квартирке.

За рутиной и ежедневными заданиями все быстро забыли настоящее его имя и фамилию, и полковники в отделе кадров перенесли ударение в слове Хунвэйбин на букву «э», моментально превратив этого светловолосого и голубоглазого парня в татарина.

У себя в бригаде Бин намекнул, что учится в строительном институте, а по мнению работяг, строители если и ушли от рабочих, то очень недалеко. Поэтому откровенной ненависти к нему никто не испытывал и Бину удавалось пока сохранять свое странное инкогнито, тем более что отдел кадров, где все-таки о нем кое-что знали, находился совсем в другом районе Москвы.

Кроме того, что будущее принадлежит рабочему классу, Бин узнал на заводе еще очень много нового.

Так, например, обыкновенную резку уплотняющей резины бригадир Пузырев с нездоровым бригадирским пафосом именовал «резонансом», а стряхивание металлической стружки с рабочего верстака — «стряхнином».

Работа самого Пузырева называлась «стахановской», а неумелого Бина — «мудовыми рыданиями» или «хуем груш околачиванием». Короче, век живи — век учись.

Несмотря на короткий стаж и потенциальное высшее образование, Хунвэйбин в цеховых кругах пользовался некоторым уважением как изучающий иностранный язык и разные другие науки, поэтому в качестве третейского судьи часто привлекался как последняя инстанция в самых невероятных спорах.

Слесари вели жизнь насыщенную, диапазон их интересов был широк, а предмет спора мог варьироваться от счета в завтрашнем хоккейном матче до точной формулы рибонуклеиновой кислоты.