Всеволод Стратонов - По волнам жизни. Том 1

Владимир Сергеевич Колюбакин был нашим непосредственным соседом. Молодой, скромный инженер-путеец, он обладал мягким, немного тряпичным характером. Нужно было многое, чтобы толкнуть его на убийство. Это и сделал Вебер.

Колюбакин был женат на очень красивой женщине Тамаре Николаевне, дочери городского врача Зельницкого. Стройная голубоглазая женщина, с матовым, точно фарфоровым, лицом, с пепельными волосами. Она напоминала собой фарфоровую статуэтку и была очень изящна. Далекой ее никто бы не назвал, но, благодаря своей внешности, Т. Н. обращала на себя внимание и имела в обществе успех.

На суде читались дневники Колюбакина и при открытых дверях рассматривались интимности этой драмы. Поэтому всем стало известно, что брак не принес Колюбакину счастья. Под предлогом боязни, как бы не повредить своей красоте, Т. Н. отказывала мужу в естественных супружеских отношениях, и это, конечно, сильно удручало молодого мужа.

Но некоторые факты с полной очевидностью открыли ему глаза на то, что с кем-то его жена живет естественной половой жизнью. С кем именно — угадать труда не составляло.

Вебер был другом детства Тамары Николаевны и с давних пор их соседом. Он, на правах старого друга жены и друга дома вообще, бывал постоянно у Колюбакиных. На суде ночной сторож показал, что Вебер часто лазил по ночам в квартиру Колюбакиных через окно ванной комнаты, расположенное почти на уровне тротуара.

Убедившись в измене жены, Колюбакин только и потребовал, чтобы Вебер перестал у них бывать. Вебер стал бывать реже, однако связи с Т. Н. не рвал.

Весной 1909 года [557]к молодым Колюбакиным пришла гостья, популярная тогда артистка Полевицкая, знакомая этой семьи с детских лет. Вслед за ней неожиданно пришел и Вебер. Колюбакин при гостье сдержался, но, когда жена ушла провожать Полевицкую, он возвратился и спросил:

— Зачем ты пришел? Ведь я тебя просил к нам не ходить!

— Я хожу не к тебе, а к твоей жене!

Это и переполнило чашу. Колюбакин выхватил из кармана револьвер и несколькими выстрелами уложил Вебера [558].

Если бы в Тифлисе действовал суд присяжных, Колюбакин, вероятно, был бы оправдан. Но такого суда на Кавказе не было, а кроме того, стало известно, что высшая кавказская администрация оказала в этом случае давление на суд, в смысле признания Вебера жертвой [559]и наложения сурового наказания на убийцу. В ту пору, предшествовавшую революции, суд уже успел утратить былую независимость и влияниям администрации подвергался.

Иначе, однако, отнеслись к Колюбакину его молодые товарищи. Они горячо его поддержали в тяжкую минуту, добились, взятием на поруки, освобождения от заключения в тюрьме до суда.

Судебное разбирательство было очень мучительным для Колюбакина. Вскрывалась подноготная его интимной семейной жизни, читались во всеуслышание его тайные записи в дневнике о семейных переживаниях [560]. Т. Н. еще заблаговременно уехала из Тифлиса и ни на суде, ни вообще в Тифлисе более не показывалась.

В. С. Колюбакин был приговорен к нескольким годам тюремного заключения [561]. Но примерно через год он добился помилования и продолжал свою службу на железной дороге.

На крутом Ермоловском подъеме, что ведет от Головинского проспекта, мимо дворца, по склону горы св. Давида, высится многоэтажный красный дом. В Закавказье часты землетрясения, и со страхом думается, что может произойти, если в Тифлисе тряхнет землю, так примерно с силою баллов в десять… Этот высокий дом, вероятно, рассыпется, точно карточная постройка, похоронив под собой много молодых жизней. Молодых, потому что здесь помещается Закавказский девичий институт, средняя школа ведомства императрицы Марии [562].

Институты этого ведомства управлялись советами на трех лиц: начальницы, инспектора классов и заведующего хозяйственной частью. Но в Тифлисе в эту коллегию входил еще член совета по назначению от наместника. На эту должность я был назначен в 1907 году, притом по доброй воле — потому что любил педагогическое дело.

Ни от графа, ни от графини Воронцовых-Дашковых я не получил никаких указаний об их пожеланиях по поводу моего назначения. Но мне передали слова графини, сказанные в обществе:

— Теперь мы за институт спокойны: у нас там свой человек.

Однако «свой» человек плохо себе рисовал, в какое осиное гнездо он добровольно попал.

В Закавказье, в урочище Белый Ключ, стоял Эриванский гренадерский полк, старейший полк русской армии [563]. Его шефом поэтому был сам император, и, как шеф, государь особенно покровительствовал своему полку. Умер командир этого полка Попов. Возникла необходимость пристроить его вдову, Анну Дмитриевну. Ее и пристроили способом, какого эта боевая дама никогда не предусматривала, — начальницей девичьего института.

А. Д. Попова управляла институтом, как будто командовала полком: ее воля была для института высшим законом. Никто ей не противоречил, а менее всего мой предшественник по совету. Ни в обществе, ни среди воспитанниц их «maman» [564]любовью не пользовалась; но она не вызывала и особой ненависти. К ней относились как к неизбежному злу: не одна, так другая.

Инспектор классов Меллер, вместе с тем и преподаватель физики, был и очень слабым педагогом, и таким же администратором. Никаким авторитетом не пользовался. Впрочем, Меллер уже выслужил свой срок на пенсию и одновременно с моим назначением покидал пост инспектора, оставаясь только преподавателем.

Хозяйством института заведовал отставной генерал А. К. Гончаров. Свою карьеру Гончаров сделал службой в штабах и по заведованию хозяйствами. О способах его хозяйничанья разговоры были довольно кислые. Характера у Гончарова было мало, энергии — тоже, а круг интересов был направлен в сторону извлечения личных выгод от службы.

Как наперед можно было видеть, со своей требовательностью к делу я вовсе не подходил к этой тройке.

Нужно было позаботиться о заместителе Меллера. Меня просил о назначении на эту должность директор Тифлисского коммерческого училища Ярослав Иосифович Сватош, которого утомили его революционно настроенные ученики. Это был наш хороший знакомый и даже мой шафер на свадьбе, — русский чех, получивший у нас все свое образование. От Сватоша я ожидал, что он сумеет поднять низко стоявшую в институте учебную часть и что он будет моим сотрудником по искоренению беспорядка в заведении. В первой части Сватош ожидания оправдал, во второй — нет.

Институтки явно голодали. Об этом знал весь город. Воспитанниц поэтому надо было подкармливать, и в приемные дни родные возили в институт свертки и узлы продовольствия на целую неделю.