Захар Прилепин - Есенин: Обещая встречу впереди

Предназначалось заявление и условным Мережковским (а также конкретной Гиппиус), и всем петроградским, и даже Разумнику Васильевичу, и корниловцам, и чехословацкому корпусу, и «отколотой половине земли», и мирозданию как таковому, и самим большевикам тоже.

Чтобы лучше было слышно, поэма была опубликована сначала в «Известиях Рязанского губернского совета рабочих и крестьянских депутатов» (18 августа) и почти сразу же — в «Известиях ВЦИК» (22 августа). Следом иваново-вознесенская газета «Рабочий край» (№ 139) дала отрывок из поэмы.

Ортодоксальная большевистская критика поэму не приняла.

Пролетарский литератор Павел Бессалько негодовал: «Иорданская голубица» «понижает нашу волю к победе»! «Зачем нам бороться за социализм, если там на небе лучше, чем на земле у нас?»

Некто, скрывшийся под псевдонимом Н. Юрский, в «Вестнике путей сообщения» (№ 14–15) писал: «Прочтёте вы это произведение… и не поймёте того, что, собственно, хотел сказать автор. Прочтёте второй раз и заглавие, и содержание — и… опять ничего не поймёте».

В Новом Завете креститель Христа Иоанн увидел Дух Божий, спускавшийся в виде голубя к реке Иордан.

Поэтический смысл есенинской поэмы в том, что Дух Божий коснулся России и даже смерть её не отменяет истинности её выбора:

Есенин говорит не о том, что борьба бессмысленна, но о том, что победа уже свершилась:

Маврикийский (правильно — Мамврийский) дуб в Иудее символизировал вселенскую семью.

Позже в работе «Ключи Марии» Есенин напишет о дереве, под тенистыми ветвями которого люди будут «блаженно», «мудро» и «хороводно отдыхать». Дереву тому имя — «социализм или рай».

Здесь всё прозрачно: Россия — богоспасаемая, заслужившая прорезавшего тучи солнцеголового отрока и — неизбежно воскресающая.

Задумывались ли над всеми этими тонкостями в газете «Известия ВЦИК» или им было достаточно признания Есенина в своём большевизме, вопрос вторичный.

Впрочем, почти наверняка там сидели люди, которые и Ветхий, и Новый Завет в своё время читали и содержание их помнили.

Признание Есенина в том, что он большевик, волею судеб совпало с началом трагических, кровавых событий.

20 июня, в день, когда Есенин начал работать над «Иорданской голубицей», в Петрограде на рабочем собрании был застрелен член президиума Петроградского совета Владимир Володарский.

26 июня Ленин написал записку членам ЦК, в том числе председателю Исполкома Петросовета Григорию Зиновьеву:

«Только сегодня мы услыхали в ЦК, что в Питере рабочие хотели ответить на убийство Володарского массовым террором и что вы (не Вы лично, а питерские цекисты или пекисты) удержали.

Протестую решительно!

Мы компрометируем себя: грозим даже в резолюциях Совдепа массовым террором, а когда до дела, тормозим революционную инициативу масс, вполне правильную.

Это не-воз-мож-но!

Террористы будут считать нас тряпками. Время архивоенное…»

Ещё недавно, в январе 1918-го, когда был раскрыт заговор Петроградского союза георгиевских кавалеров с целью похищения или убийства Ленина и задержанных ждал расстрел, Ленин лично начертал на рапорте резолюцию: «Дело прекратить. Освободить. Послать на фронт».

Однако к лету слишком многое изменилось: начиналась полномасштабная война. В апреле на Украине при поддержке немцев пришёл к власти гетман Скоропадский, 1 мая немцы оккупировали Крым. В Мурманске к тому времени уже высадились десять тысяч английских и американских солдат. Антибольшевистские заговоры в Петрограде и Москве возникали один за другим.

30 августа в Петрограде случилось ещё одно резонансное убийство очередного большевистского вождя.

Утром к месту работы, как всегда, приехал председатель Петроградской ЧК Моисей Урицкий. Он прошёл через вестибюль к лифту, дверь которого открыл швейцар.

В фойе на подоконнике сидел молодой человек в кожаной куртке, приехавший на велосипеде чуть раньше.

Завидев Урицкого, он быстрым шагом подошёл к нему и в упор выстрелил в голову.

Урицкий скончался на месте.

Молодой человек сел на велосипед и попытался скрыться. На Миллионной улице, бросив велосипед, вбежал в подъезд дома 17, открыл дверь в первую попавшуюся квартиру, схватил пальто с вешалки и, переодевшись, выбежал на улицу. Шедшие навстречу красноармейцы, искавшие убийцу, могли не узнать его, но он сразу же выхватил револьвер и начал стрелять.

Его задержали.

Это был Леонид Каннегисер, Тот самый Лёня, что гостил у Есенина в Константинове.

На допросе он сказал: «Я еврей. Я убил вампира-еврея, каплю за каплей пившего кровь русского народа. Я стремился показать русскому народу, что для нас Урицкий не еврей. Он — отщепенец. Я убил его в надежде восстановить доброе имя русских евреев».

Каннегисер был уверен, что Урицкий отдал приказ о расстреле его друга Владимира Перельцвейга, проходившему по делу о заговоре в Михайловском артиллерийском училище.

Урицкий, заметим, был единственным, кто всего за 11 дней до своей смерти голосовал против предоставления Петроградской ЧК права расстрелов без судебного расследования, а также выступил против казни Перельцвейга.

Впрочем, едва ли это имело значение.

Каннегисер, безусловно, был идеалистом и любил Россию; тем не менее он состоял в контрреволюционной организации. Приказ о ликвидации Урицкого отдал Борис Савинков — литератор и профессиональный террорист царских времён. Казнь Перельцвейга была для Каннегисера дополнительной мотивацией.

Реакция Есенина на эти события неизвестна.

С Каннегисером они уже давно не общались. Бывший его товарищ убил крупного советского партийного деятеля, а Есенин только что написал, что он большевик. Что он должен был почувствовать в тот момент?

Ну, разве что сказать в сердцах:

— Эх, Лёня, что же ты наделал!

Выстрел Каннегисера совпал с другим террористическим актом, осуществлённым в тот же день в Москве в семь часов вечера: на заводе Михельсона Фанни Каплан стреляла в Ленина.

Оба покушения должны были стать сигналом к началу антибольшевистского переворота. Позже эти события получили название «заговор трёх послов».

Переворот не удался, и в сентябре 1918-го начался красный террор.

Большевики публично объявили, что ими приговорены к расстрелу крупнейшие деятели монархической власти: бывший начальник Департамента полиции С. П. Белецкий, бывший министр внутренних дел А. Н. Хвостов, бывший министр юстиции И. Г. Щегловитов, ряд служащих жандармерии и охранных отделений. Одновременно советская власть начала брать заложников из дворян и буржуазии на случай совершения новых террористических актов.