Михаил Любимов - Вариант шедевра

Боюсь, что у Бриджит сложилось превратное впечатление о русском национальном характере.

…Куда Джакомо Казанове до вашего покорного слуги! – ведь венецианский прощелыга все делал ради удовольствия и злата, я же трудился во имя Родины, во всяком случае, так мне казалось.

Не забудем, что разведка, как способ существования, захватывает и кружит, разведка раскрывает новые грани личности: тишайший подкаблучник, боящийся сквозняков, прорывается в тыл врага и творит подвиги, или становится на миг полководцем Суворовым, строча в резидентуры указания. Во время ночного дежурства по управлению на разведчика могут замкнуть весь земной шар, ему несут шифровки со всего света, и приходится решать, будить начальство или не будить? Что там принц Гамлет! Подорвет ли интересы Страны Советов переворот в Бурунди? Снимать ли телефонную трубку и тревожить московского вершителя бурундийских дел? Убили премьер-министра? Если большой страны, то напрямую к шефу разведки. А вот повар посла из ревности огрел своего хозяина лопатой. ЧП это или не ЧП? – вот в чем вопрос! Это не Клавдия проткнуть шпагой, это не тоскливые метания буриданова осла между двумя охапками сена…

А еще прекрасны секретные [37] Шеф германской разведки Вальтер Шелленберг: «Когда я выезжал с секретной миссией за кордон, у меня был постоянный приказ иметь вставной зуб с ядом, который уничтожил бы меня за несколько секунд в случае захвата врагом. Для страховки я надевал перстень, в котором под большим голубым камнем скрывалась золотая капсула с цианистым калием». Можно только позавидовать, ведь «честный немец сам дер вег цурюк, не станет ждать, когда его попросят. Он „вальтер” достает из теплых брюк и навсегда уходит в вальтер-клозет» (И. Бродский). миссии за рубеж – не рутинные инспекционные поездки с занудными совещаниями в резидентуре и метаниями по магазинам во имя семьи. А именно Секретные Миссии, когда от гордости надуваются щеки и пружинят ноги на ковровых дорожках учреждения. «На днях уезжаю, важное дело», – роняешь небрежно, не говоришь ни куда, ни когда, ни зачем, коллега все это понимает и лишних вопросов не задает. Дома на время стихает суматоха будней, жену распирает любопытство, она напряжена, она незаметно для себя играет амплуа Спутницы Героя («Когда ты вернешься?» – «Не знаю, не от меня зависит…» – «Будь осторожен!» Пожатие мускулистых плеч, сдержанная улыбка). Наконец служебный автомобиль у подъезда, легкий саквояж, Шереметьево – и туда, туда, во вражеский стан…

Бродили по миру герои:

врачи, студенты и геологи.

И каждый вкалывал что надо,

порой о них писала «Правда».

Герои гордые и нежные,

но, к сожалению, не вечные,

хоть жили не всегда по правилам,

историю толкали правильно.

И я меж ними отрицательный

или, быть может, положительный,

толкал историю старательно,

я бы сказал – неукоснительно…

Толкал-толкал, выбился в начальника датского направления и партайгеноссе отдела, но радости особой не испытывал, дела шли довольно дохло (видимо, из-за сытого благополучия датчан, не толкавшего их в ряды советских агентов). А тут еще пренеприятнейшая история: агент-датчанин, блестяще завербовавший еще человек шесть на таких соблазнительных объектах, как датские МИД, НАТО, Министерство обороны, источавший фонтанами информацию, был взят нами в рутинную проверку и оказался самым настоящим жуликом: и его донесения, и сообщения его источников были напечатаны на одной и то же машинке. Позор упал на наши головы, как кислотный ливень: датское направление обесчестили прямо на большом совещании, хохот стоял на всю разведку…

И тут, словно манна небесная, прилетела неприметная депеша из провинции о том, что кустарь-одиночка Федор уже многие годы ведет переписку с некой Марлен, сотрудницей западнобельгийского посольства в Дании. Предыстория: в конце войны переселенка Марлен и красноармеец Федор были схвачены за прелюбодеяния в городе Кракове грозным Смершем, неисповедимо узревшим в этом страстном акте руку западных спецслужб. У Марлен отобрали расписку как условие возвращения на земли родной Западной Бельгии: «Я, Марлен, даю обещание секретно сотрудничать с Красной Армией, обязуюсь работать честно и добросовестно и т. д.». «Смерш» смотрел далеко вперед, расписки клепали под диктовку в массовом порядке, кто знает, может, на эти клятвы появился бы особый спрос в момент победы мирового коммунизма и создания глобального Министерства Любви? Нагрешивший Федор по приговору военного трибунала отсидел два года в лагерях и благополучно вернулся домой, обнаружив на столе тревожные письма от своей возлюбленной. Его тут же завербовал местный КГБ, возрадовавшийся «заграничному каналу», столь редкому в глубинке. Однако проку для местных органов от этого дела не было никакого, Марлен работала в какой-то захудалой конторе, переписка шла ни шатко, ни валко, секретных сведений (о ситуации на сеновале?) Федор ей не пересылал. И вдруг… вдруг Марлен поступила в западнобельгийский МИД и вскоре получила место секретарши в посольстве в Дании. Органы провинции, естественно, сама навострились в страну Андерсена. Однако энтузиастам дали по носу, ибо тут требовался опытный зубр с датским опытом, а не малограмотный опер в модной тогда болонье. Кто подходил на эту роль больше, чем шеф датского направления и партайгеноссе отдела? И, конечно, очень хотелось реабилитировать обесчещенное направление – посему кистью мастера я раскрасил всю картину и преподнес ее генералу аншефу, который зажегся, побежал к Андропову и получил санкцию на проведение операции.

Снова на Джакомо пурпурный плащ, в руках – изящный «самсонайт», набитый икрой и прочей отечественной гордостью, в боковом кармане пиджака (рядом с горячим сердцем), – расписка Марлен, страстное письмо Федора своей возлюбленной (составлять приходилось по переписке Абеляра и Элоизы). Весьма не хватало для понта крошечного бельгийского браунинга в кобуре под мышкой (приятно вроде бы случайно сбросить пиджак в компании друзей перед отъездом!), впрочем, дипломатический паспорт при таких миссиях надежнее любого оружия. «Ни пуха…» – «К черту». Самолет взвился к небесам и через несколько часов уже сделал первый круг над Копенгагеном.