Михаил Любимов - Вариант шедевра

Малькольм Маггеридж во время войны работал вместе с Кимом, потом стал крупным публицистом, много трудился на телевидении.

Под чужой фамилией Кима с женой направили отдохнуть на Кубу, посадив на торговое судно.

Я повесил портрет Филби с его собственноручными пожеланиями успехов точке в своем кабинете, недалеко от портрета Ленина – посторонние из «чистых», иногда заходившие ко мне, терялись, увидев этого явного иностранца. Предполагали, наверное, что это какой-нибудь большевик-инородец, датский коммунист или коминтерновец.

Роуландсон Томас – английский живописец XIX века, блестящий автор фривольных, комедийно-эротических гравюр, не рассматривайте его картины долго: потеряете веру в любовь.

Это все ныне забытые романисты прошлого века, в которых меня пытался втравить Ким.

«– Скажите, пожалуйста, куда мне отсюда идти? – спросила Алиса.

– А куда ты хочешь попасть? – ответил Кот.

– Мне все равно… – сказала Алиса.

– Тогда все равно, куда и идти, – заметил Кот» (Л. Кэрролл).

Пролетарии всех стран

Маршируют в ресторан.

Иосиф Бродский

Должен признаться, что Вальтер Шелленберг, шеф германской разведки, намного меня переплюнул: «Огромная, прекрасно меблированная комната, покрытая толстым роскошным ковром… письменный стол красного дерева, напоминающий маленькую крепость. В него заделаны два автомата, которые могут изрешетить всю комнату пулями. Они нацелены на посетителя и двигались за ним во время приближения к моему столу. В случае необходимости нужно лишь нажать на кнопку – и оба автомата стреляли одновременно. Кроме того, имелась другая кнопка, с помощью которой я мог вызвать охрану для окружения здания и блокирования всех выходов».

Константин Константинович Мельник в своей книге признавал, что именно он в «Рэнд корпорейшн» вбросил идею связки «нерушимости границ» с «правами человека». Наше руководство это заглотнуло и потом удивлялось протестам «хельсинкских групп». С Мельником я общался в последние годы, он был внуком доктора Боткина, расстрелянного вместе с царем, и искренне ненавидел Ленина и Сталина. Поразительно, что генерал де Голль сделал его, русского эмигранта, координатором работы всех французских спецслужб.

Поскольку голос у меня никакой (правда, папа и дядя заставляли меня петь третью партию в «Вечернем звоне»), основные баллады великолепно озвучил Николай Грибин, который потом заменил меня на должности шефа, а в дальнейшем возглавил наш шпионский лицей и стал генерал-лейтенантом, профессором и доктором юридических наук. Видно, вырос из баллад, как из гоголевской «Шинели»…

Поразительно, но когда вскоре после августа 1991 года меня пригласил в Ясенево Леонид Шебаршин (я просил, чтобы сын с «Взглядом» пробился в ПГУ и снял там фильм), первый его вопрос был о моей связи с английской разведкой. Я жутко удивился и ответил, что все мои шаги отражены в документах, и это его удовлетворило. Кто-то напел ему из моих недругов, даже предполагаю кто…

«И как оно сюда попало без моего ведома? – спросила Алиса, сняла с головы загадочный предмет и положила к себе на колени, чтобы получше разглядеть. Это была золотая корона» (Л. Кэрролл).

«– А ты могла бы не так напирать? – спросила сидевшая рядом с ней Соня. – Я едва дышу.

– Ничего не могу поделать, – виновато сказала Алиса. – Я расту» (Л. Кэрролл).

Раз-два, раз-два! Горит трава,

Взы-взы – стрижает меч.

Ува! Ува! И голова

Барабардает с плеч!

Льюис Кэрролл

«Были у нас еще Рифы – Древней Греции и Древнего Рима, Грязнописание и Мать-и-мачеха. И еще мимические опыты, мимиком у нас был старый угорь, он приходил раз в неделю. Он же учил нас Триконометрии, Физиономии…» (Л. Кэрролл).

…и, пригорюнясь,

глядишь в невидимую точку:

почти что юность.

Как возвышает это дело!

Как в миг печали

все забываешь: юбку, тело,

где, как кончали.

Иосиф Бродский

Сохраняю сокращение – спешил Олег Антонович, спешил жить и экономил время.

С трусами, между прочим, было плохо: датский запас я уже износил, к орехово-зуевским ситцевым, в которых блистал с американками, возвращаться было неудобно, а отечественные белые либо вообще отсутствовали в продаже, либо довольно сильно ударяли по пенсии (слезы падают на хвост).

«Тут одна из морских свинок громко зааплодировала и была подавлена. Служители взяли большой мешок, сунули туда свинку вниз головой, завязали мешок и сели на него» (Л. Кэрролл).

О, как скупо мое перо, как серы краски! Сюда бы Эдгара По: «Нет, никогда за столь краткий срок не менялся человек так ужасно, как изменился Родерик Ашер! Мертвенный цвет лица, ужасающая бледность кожи и сверхъестественный блеск в глазах…»

«Руководство для агентов Чрезвычайных Комиссий»: «Нужно всегда помнить признаки иезуитов, которые не шумели на всю площадь о своей работе и не выставляли ее напоказ, а были странными людьми, которые обо всем знали и умели действовать».

Боюсь, что не избежать мне славы пророчицы Ванги, правда, деньжат нет, чтобы выстроить церквушку у своей могилы.

«О бойся Бармаглота, сын! Он так свиреп и дик, а в глуше рымит исполин – злопастный Брандашмыг!» – опять дружище Кэрролл.

Не вернул, хотя появились, и не вернет. Зато периодически устраивает мне то презентации, то юбилеи, то поездки по всему миру.

Другу Жене я всегда открывал душу, ругая недостатки системы. Даже участвовал в поисках ему жены, и преуспел. Очень начитанный, сдержанный и порою взрывной был человек! Умер, не дожив несколько месяцев до восьмидесяти.

Мятеж не может кончиться удачей, —

В противном случае его зовут иначе.

Роберт Бёрнс (Пер. С. Маршака)

Крис был любознательным и добрым человеком. Пригласил меня в Лондон, надеясь сделать обо мне фильм, были мы с сыном и своими женами на его 50-летии в Лондоне, плавал я с ним по Волге, и даже на раскладушке в нашей квартирке он ночевал. Но жестока судьба: Криса уже нет. Он присутствовал на моем 70-летии в ресторане, я представил его бывшему шефу разведки Шебаршину и бывшему шефу контрразведки, а потом Таможенной службы Виталию Боярову, как английского шпиона. Все радостно хохотали.