Михаил Любимов - Вариант шедевра

А вдруг нет никаких загадок и все просто, как по Альфреду Розенбергу: «Жизнь подобна марширующей колонне. Не важно, в каком направлении она идет».

Никоим образом не хочу обидеть дятла, правда, говорят, что от стука у них быстро изнашиваются мозги – тогда они и влетают в помещение, чтобы проткнуть клювом полковника.

Бес ли это или ангел-хранитель?

«– Но интересно, на какой же я тогда широте и долготе?

Сказать по правде, она понятия не имела, о том, что такое широта и долгота, но ей очень нравились эти слова. Они звучали так важно и внушительно» (Л. Кэрролл).

У Гашека в «Швейке» есть дивная сцена, когда полковник водит указкой по рель-ефной карте и вдруг она упирается в бугорок. «Was ist das?» – «Das ist katzendrek, herr oberst», – ответил шефу молодой лейтенант.

Как мудр Набоков: «К счастью, закона никакого нет – зубная боль проигрывает битву, дождливый денек отменяет намеченный мятеж, – все зыбко, все от случая…»

Сын советского контрразведчика жил получше маленького лорда Фаунтлероя («Когда грум вывел красавицу-лошадь, круто сгибавшую свою темную глянцевитую шею… Фаунтлерой был в восторге, садясь на пони первый раз в своей жизни. Конюх Уилкинс стал водить лошадь под уздцы взад и вперед перед окнами библиотеки»). На лошадях, правда, не катался, зато разъезжал в открытом бежевом «ауди» не с конюхом, а с солдатом – шофером, однажды слишком по-барски открыл дверцу, и она оторвалась, пришлось сменить «ауди» на «опель-капитан», «ауди» тут же выбросили на свалку: трофейный парк был переполнен.

Как мне казалось.

Между прочим, в годы пенсионных странствий я взял машину и добрался до деревни Шабли, Франция, где мы с женой и отметили мой день рожденья. Вокруг в пабах торговали шабли, и напиток был прекраснее, чем у нас в Мытищах.

Поэт Хомяков умирал, лежал в постели вытянувшийся, сосредоточенный. Вошел сосед: – Что с вами? – Да ничего особенного, приходится умирать…

В бумагах остались лишь обрывки их нонконформистских мыслей: «У хорошего друга должна быть красивая сестренка» (Костров). «Вам, крестьянам, не понять прелестей городской жизни» (Нифонтов в речи в подшефном колхозе). «Рубите лес и стройте дачи!» (Петухов). «Если поднатужимся, то к лету коммунизм построим» (Кобзарь). Иных уж нет, а те далече…

Гриша Голуб, с которым мы крепко подружились, личность необыкновенная: танкист, прошедший всю войну, израненный и много переживший, сотрудник ГРУ, а потом разведки КГБ. Но из органов его вычистили (еврейское происхождение), и он мужественно менял работу – от директора мебельного магазина до работника райкома партии и функционера минкультуры, потом банкира. Но и старость не миловала: погибла дочь, блестящая актриса Марина Голуб… И вот и Гриша тихо почил… Вечный ему покой!

Юноше, обдумывающему житье, думающему, делать жизнь с кого, скажу не задумываясь: «Делай ее с товарища Дзержинского!» (В. Маяковский).

«Женщина – это всего лишь женщина, а хорошая сигара – это курево!»

И что б ни говорили о баре «Пикадилли», но это славный бар (А. Вертинский).

Той самой Марии Стюарт, которой сука Елизавета, любившая джин и авантюриста Рэли, отрубила голову.

Старика Бонда кагэбисты в Москве научили пить водку с перцем, внушив дураку, что перчинки, оседая, утаскивают с собою сивушные масла.

И входит айне кляйне нахт мужик,

внося мордоворот в косоворотке.

Кафе. Бульвар. Подруга на плече.

Луна, что твой генсек в параличе.

Иосиф Бродский

Особенно заинтриговала меня «Сексуальная жизнь в Англии» доктора Ливана Блоха. Чего стоит описание жизни Эммы Гамильтон: служанка, в двенадцать лет прочитавшая все аморальные романы, любовница какого-то прокуренного капитана, которой она стала ради получения работы ее родственником. Потрясающая красавица, любовница, а потом жена сэра Уильяма Гамильтона, британского посла в Неаполе, в танцах доводившего до обморока молодых женщин (ему было всего лишь семьдесят). Наконец, бурный роман с адмиралом Нельсоном. Его письмо: «Ты можешь не опасаться ни одной женщины в мире, кроме тебя никто ничего не значит, для меня ты – все: я никого не могу сравнить с моей Эммой…», его преждевременная смерть. Далее падение леди Гамильтон, разврат, долговая тюрьма и смерть от цирроза печени. Разве все это не имело отношения к оперативной работе?

Мне всегда вспоминалась характеристика Герценом генерала Дубельта: «…много страстей боролось в этой груди, прежде чем голубой мундир победил или, лучше сказать, накрыл все, что там было». Якушкин вскоре отбыл резидентом в Вашингтон, его самостоятельность и неординарность не очень импонировали шефу разведки Крючкову, посему своим замом он его не сделал. Последний раз я видел Дмитрия Ивановича около здания ТАСС, где он трудился последние годы, мы мирно прогулялись по Тверскому, он был мрачен и не склонен к разговору. Вскоре он умер от рака.

Все или почти все разведчики были известны британской контрразведке и до бегства Лялина, к тому же, в список добавили и активных дипломатов. Так что жест носил явно политический характер.

Через полгода мы сдавали в архив дело когда-то крупного агента-англичанина, перешедшего затем на сторону ворога, и обнаружили из прессы, что в Цюрихе ренегат встречался с Солженицыным – «Пауком». Как это использовать? Явились ребята из идеологической «пятерки» и предложили досадить «Пауку», раскрыв, что его новый дружок принадлежал к агентуре КГБ. В результате я начертал письмо «Пауку» от имени диссидента – полковника КГБ, его почитателя и ненавистника Системы, с разоблачением англичанина, «пятерка» правда, сдержанно отнеслась к моему творению и поставила крест на операции.

В порядке пускания слезы отметим, что от ведомства я не получал никогда квартиры, после развода и размена жил в однушке в Чертаново, а потом около Варшавского шоссе. Правда, после смерти отца с помощью связей удалось получить прекрасную квартиру на Ленинском проспекте, но новый развод переселил меня в маленькую, но уютную квартирку в старом доме на ул. Готвальда.

Мне это особенно нравилось в нем, и не потому, что я не люблю мягкую мебель и вместо автомашины предпочитаю телегу, просто у любого комфорта должны быть пределы. У нас же, увы, часто все тонет в заботах о ненасытном материальном благополучии, и человек крутится и страдает от них, и жизнь пролетает мимо. Как утешают слова Чарлза Лэмба: «Ты пишешь, что недоволен высокой ценой на сахар, но боюсь, ты имел в виду иное. О, Роберт, я не знаю, что ты называешь сладостью! Мед, розы и фиалки еще есть на земле. Солнце и луна еще царствуют в небе, и светила поменьше тоже оттуда мило мигают. Еда, и выпивка, дивные пейзажи и чудные запахи, прогулки по лесу, весна и осень, глупость и раскаяние, ссоры и примирение – все это и составляет сладость. Хорошее настроение и добрый характер, друзья здесь, любящие тебя, и друзья там, скучающие по тебе, – это все твое, и все это сладость жизни».