Михаил Любимов - Вариант шедевра

Мне не довелось работать под крылом Леонида Шебаршина, но оказалось, что мы учились на одном курсе МГИМО, только он – на Восточном, а я – на Западном. В результате мы подружились и встречались домами (он жил почти рядом, в одном номенклатурном доме с Ельциным, часть своей библиотеки он выставил на своем этаже для всеобщего пользования) Человеком он был необычным даже внешне, до сих пор помню его старомодную кепку с торчавшим из под нее до неприличия вызывающим чубом, иногда он бравировал своим происхождением из шпанистой Марьиной Рощи. Тогда он жил в бараке, в бедной семье, отец прошел войну и пил (между прочим, в узком кругу именовал Сталина «армяшкой»). Шебаршин прошел терновый путь от самых низов разведки до самого верха. Отличался ныне утраченным благородством русского офицера: сам подал в отставку с поста начальника разведки, когда новый шеф КГБ В. Бакатин назначил ему в заместители своего протеже без согласования, затем отказался от поста заместителя у шефа Службы Внешней Разведки Евгения Примакова, не пошел служить ни в какие банки, как некоторые ушлые коллеги. Но самым уникальным в Шебаршине я считаю его писательский дар: это не столько откровенные мемуарные книги, сколько тонкие афоризмы, не уступающие Ларошфуко, да и кто в мировой истории из начальников любой разведки написал такую исповедальную «И жизни мелочные сны…», отмеченную литературным блеском? Жизнь и смерть Леонида Шебаршина трагичны: ранняя смерть дочери, а затем жены, пуля в висок из наградного пистолета в предчувствии надвигающегося паралича…

Наступил октябрь 1993-го, и снова танки, но только посерьезнее и с пальбой, и снова неизвестность, и ощущение финала, и снова, и снова… Телевизор. CNN. Обстрел парламента. Зеваки гурьбой переливались с одного края на другой. Обезьянка за рулем рядом с пылающим останкинским зданием. Там же, у пруда, пьяный в трусах, он не слышал грохота, не видел трассирующих пуль. «Что делаешь?» – «Купаюсь! А что?» Действительно, а что? Труп мальчишки в луже крови. Танки лупили по Белому дому, и я ловил себя на том, что увлечен зрелищем, как будто я в кино. Больно, но не нравились ни те, ни другие. «Мы победили, мы победили! – радостно голосили по телевидению. – Не упустим же победу, господа!»

У Лопеса:

Дачные посиделки у Юры Щекочихина. Генерал Юрий Кобаладзе, писатель Юрий Давыдов

Но жизнь продолжалась, хотя горький осадок от расстрела Белого Дома остался до сих пор. Я продолжал сочинять, но и о светской жизни не забывал, дружил с журналистом Юрой Щекочихиным, честным, очень наивным и необыкновенно смелым. У него на даче в Переделкино часто гудела тусовка: редактор Новой Газеты Дмитрий Муратов, бывший посол в США Владимир Лукин, блестящий писатель Юрий Давыдов, острый критик режима Юрий Карякин, звонкий бард Александр Городницкий, выдвиженец Примакова, генерал Юрий Кобаладзе. Пили под жареные сардельки, тут же приготовленный плов, просто пили… Вскоре Юрий Щекочихин внезапно заболел, я посещал его в больнице и не узнавал Юру в высохшем и чудовищно изменившемся человеке, он умер в мучениях, явно под воздействием таинственного яда, враги у него были беспощадные, все в духе бандитских 90-х годов.

Другая жизнь – это до или после? Имею в виду службу в разведке. А может, это нынешняя жизнь в области русской – три ха-ха – словесности?

После разлуки с органами, вцепившись в гриву несущихся событий и вкусив немного от литературного успеха, я все же весьма смутно представлял, что проживаю вторую жизнь. Парадокс, но я не помер внезапно, не погрузился в инвалидное кресло, не сошел с ума, а напротив – продолжал возделывать на литературном огороде. Избранная публика меня знала, телевидение меня привечало, но где ты, звон мировых колоколов?

В 1989 году, движимый самыми добрыми чувствами, я написал фарс-пародию на шпионаж «Легенда о легенде» («Джеймс Бонд в Москве»). Пьеса мне безумно нравилась, и я хохотал, когда Бонда обводила вокруг пальца московская проститутка, и он, бедный, путался в условиях связи и постоянно натыкался на разных прощелыг. Уверенный в шумном успехе, я размножил свой труд и начал бомбардировать им московские театры. Каждую ночь я ожидал телефонного звонка и взволнованный голос знаменитого режиссера: «Я прочитал вашу пьесу и не могу заснуть. Ничего подобного я в жизни не читал!!!» Далее потрясенная текстом труппа, в которой масса эффектных молодых актрис, объятия и поцелуи, щедро сыпавшиеся на автора. Упоительные репетиции, аншлаг на премьере, горы роз на сцене и ваш покорный слуга, отмахивающий поклоны под ручку с режиссером. Увы, режиссеры глухо молчали и меня это удивляло. Я тогда еще был убежден, что все люди этой благородной профессии, как и большинство жрецов искусства, чрезвычайно вежливы и отзывчивы. Вскоре меня осенило: наша публика не приучена ни к шпионской тематике и тем более, к пародиям на шпионаж- ведь страну давно приучили к очень серьезному, ох какому положительному Штрилицу и другим чекистам, распутывавшим все заговоры против Советской власти. Конечно, место моей пьесы на Бродвее или в Уэст-энде, там она заиграет всеми своими неповторимыми блестками и потрясет мир. Но как проникнуть на западные театральные подмостки?

А что если привлечь к своей потенциальной славе уже великого Джона Ле Карре? Сильный ход, как сказал бы Чубайс. Третий роман второго секретаря английского посольства в Бонне, в действительности сотрудника разведки Джона Ле Карре «Шпион, который пришел с холода», принесший ему мировую славу, я прочитал еще в Лондоне в 1964 году. Это был роман о цинизме и жестокости в разведке, о вездесущем предательстве, но больше всего меня поразили не художественные достоинства романа, а личность автора – английского разведчика, писавшего раскованно и легко о запретных вещах.

О, как я завидовал его судьбе!

Как я мечтал создать нечто подобное и встать на пьедестал первооткрывателей в русской словесности.

Но разве это было возможно? Тогда вообще писали лишь о нашей разведке во время войны, обычно в победном стиле «Подвига разведчика», а на современность было наложено строжайшее табу, удивительно, что проскочил неординарный фильм «Мертвый сезон». В одном из интервью в счастливом для себя 1964 году Ле Карре заявил: «Для меня необыкновенная распространенность шпионажа превратилась в кошмар, в котором люди инстинктивно предают друг друга, и где шпионы – это скучные существа со средненькими мозгами, склонные к предательству точно так же, как они могли склоняться к кражам в магазинах. В этом мире, по-моему, те, кто разлагает, сами разложены; в сфере предательства существует полная анархия. Например, зная цену другому человеку, не прикидывает ли тайно шпион и цену себе? Не в этом ли причина цепи предательств, прокатившихся по разведывательным службам еще задолго до начала холодной войны? Не следует ли шпион масонскому принципу: если шпион, то это навсегда? Не превращаются ли шпионские методы в самоцель? Подобно футболисту, возможно, его больше не волнует команда, за которую он играет. Если это так – а недавние разоблачения двойных агентов в Германии и Англии являются этому свидетельством – то офицерам разведки следует доверять секреты в последнюю очередь… Возможно, думал я, не стоит удивляться феномену перехода с одной стороны на другую, в сущности это очень короткое путешествие».