Татьяна Фрейденссон - Дети Третьего рейха [litres]

Было видно, что Бертольд хоть и опечален этим обстоятельством, но не принимает его близко к сердцу. Впрочем, возможно, всё дело было в надменном выражении его лица и иронии, которой порой искрили его глаза.

Итак, старший сын фон Штауффенберга, Бертольд, сидел на стуле с высокой спинкой. Мы решили начать беседу с заговора 20 июля 1944 года, когда его отец, 36 лет от роду, полковник вермахта, готовился убить Гитлера. Бертольду в это время было десять лет.

– Если говорить о заговоре 20 июля, то события развивались так. Начну с небольшого захлеста, чтобы вписать в эту историю и генерал-фельдмаршала Роммеля, отца Манфреда, и самого себя в раннем детстве. Всё, что я могу рассказать, я знаю не только от своей матери, но и от друзей отца. К сожалению, никого из них уже нет в живых. Последний умер в прошлом году, ему было девяносто семь лет.

Отец был очень независимым человеком, всегда открыто высказывал свое мнение. Кроме этого, он охотно провоцировал людей на откровенные разговоры. Иногда делал заявления, которые многим не нравились, поэтому его даже принимали за нациста. Только потому, что он возражал им. В этом довольно сложно разобраться. Мне кажется, что он всегда хотел иметь собственную точку зрения. При этом слишком уж примитивными, слишком вульгарными были для него нацисты. Он так и говорил: что ж, посмотрим, с республикой у нас не получилось, так дадим шанс нацистам. Но мне кажется, к ним он относился весьма критично. Ну а когда началась война, он уже служил в армии и был вынужден подчиняться. По-моему, в 1938 году он сказал, что «этот дурак хочет войны», имея в виду Гитлера. Тогда мало кто из опытных офицеров верил, что новая война может быть успешной. И для них стало настоящим сюрпризом столь стремительное падение Франции, ведь они еще помнили уроки Первой мировой. Может быть, именно это заставило многих из них менее критично относиться к Гитлеру.

Когда отец стал замышлять покушение? Со мной он об этом не говорил. Как и для всех остальных, для меня эта новость в 1944 году стала полной неожиданностью. Мать, наверное, что-то знала, но нам не говорила, это было слишком опасно. Я думаю, что здесь сошлись несколько факторов. Во-первых, и моя бабушка, и средний брат моего отца, который был историком, с самого начала были настроены против Гитлера, против нацистов. И отец начал понимать, что тогдашняя политика ведет Германию к гибели, тем более что на его глазах творилось полное бесправие. Дело в том, что у бабушки, его матери, было очень много друзей из еврейских семей. Большинству из них удалось эмигрировать за границу, это были зажиточные семьи. Кроме этого, он понял, что военное командование ведет армию к поражению: ошибочная стратегия, отсутствие ресурсов для ведения столь масштабной войны – об этом он наверняка говорил с ближайшими друзьями. Еще до перевода в Африку он где-то заметил, что Гитлеру пора уходить, уходить именно с поста главнокомандующего. В Африке он пробыл недолго, был тяжело ранен, попал в госпиталь. У него появилось время на раздумья, и, я думаю, именно в этот период ему в голову стали приходить такие мысли. Ранение было тяжелым, на фронт бы его уже не отправили. Но он всё-таки считал себя ответственным за судьбу страны.

Надо отметить, что он был не один. Во многом на него повлиял Хеннинг фон Тресков. Их союз не был организацией в полном смысле слова. Этих людей связывали неформальные отношения. Может быть, именно поэтому гестапо не смогло раскрыть заговор, что само по себе уже удивительно. Говоря об этом, нельзя не учитывать вот что. Спроси меня сейчас, поступил бы я точно так же, как мой отец? Не знаю. Нельзя упускать из виду атмосферу того времени, военного времени. Сегодня это невозможно представить. Шла война, человеческая жизнь, к сожалению, потеряла свою ценность. Мой отец и Роммель были вместе в Африке очень короткое время. Роммель был известен на всю страну еще до войны благодаря своей книге о Первой мировой – «Пехота атакует». Не думаю, что она могла заинтересовать отца, поскольку он был кавалеристом. Отец пробыл в Африке всего два с половиной месяца до ранения. Роммель был командующим танковой армией, а мой отец начальником штаба одной из многих дивизий. Роммель бывал на передовой, есть даже фотографии Роммеля вместе с командиром этой дивизии и моим отцом. Но я не думаю, что у них тогда была возможность вести долгие беседы. Наверняка отец делал доклад о положении дел. Роммель как-то комментировал, принимал к сведению и уезжал. Так я думаю…

Манфред Роммель:

«Семнадцатого июля 1944 года самолеты союзников обстреляли машину моего отца под Ливаро во Франции. В Африке мой отец часто сталкивался с подобными ситуациями. Обычно следовало выскакивать из машины и искать укрытие. Но на этот раз он приказал своему водителю доехать до одного дома, который находился в примерно 400 метров. И этот приказ дорого ему обошелся. Отец получил многочисленные переломы черепа, лицо его было разрезано осколками, он истекал кровью. Водитель сообщил, что шеф смертельно ранен, и врачи, которые приехали за отцом, осмотрели его и даже сперва ошибочно констатировали смерть. Но слабый пульс был. Отца доставили в больницу, где один авторитетный врач заявил: генерал-фельдмаршал не переживет ночь. Но он пережил ночь. Пока он умирал, Клаус фон Штауффенберг с заговорщиками готовили покушение на Гитлера. Это решалось как раз в те секунды, пока мой отец лежал при смерти в госпитале. Но судьба приберегла для него другую смерть».

Бертольд фон Штауффенберг:

«Я очень хорошо помню эти июльские дни 1944 года. Лето, школьные каникулы. Незадолго до этого из-за сильных бомбежек мы переехали из Вупперталя в Бамберг. В дом родителей матери. К тому времени жива была только бабушка, дед умер 6 января 44-го. А раньше мы уже бывали там, тоже на каникулах. И вот через несколько дней, 20 июля, по радио я услышал, что на Гитлера было совершено покушение. Нужно сказать, что уже в том возрасте я не только читал газеты, но и понимал, что там написано. Естественно, мне захотелось узнать, как это произошло. Но толком ничего не понял. Нас просто не пускали к радио. Младшему брату было только восемь лет, ясно, что интересоваться политикой в том возрасте он еще не мог.

Через некоторое время брат бабушки, граф Укскюль, взял меня и брата на прогулку. А он служил офицером в Первую мировую в Австрии, затем стал промышленником и жил в Германии, увлекался охотой, бывал в Африке, где охотился на слонов, бегемотов. И обо всем об этом стал рассказывать нам на прогулке. Его арестовали вместе с матерью как участника заговора, но если ее пощадили, то его судили и в этом же году казнили. И вот сейчас я думаю, что же творилось у него в голове, когда он рассказывал нам о своих приключениях в Африке, о гиппопотамах и слонах, зная, что сегодня, 20 июля, произошло? После прогулки мы пообедали, а потом мать отвела нас в сторону и сказала, что покушение на фюрера совершил папа. Мы испытали настоящий шок, мы не могли ничего понять. Ясно было только одно, что отца уже нет в живых. Но мы не могли поверить, что это сделал отец. Как? Покушаться на фюрера? На царя? Чуть ли не на бога?